Красная капелла. Суперсеть ГРУ-НКВД в тылу III рейха
Шрифт:
По бумагам мадам Мэ немцы узнают, что близится день рождения ее мужа. Это обстоятельство подсказывает им идею хитроумной ловушки. В означенный день зондеркоманда отправляется под видом делегации на кладбище: ее шеф несет великолепный венок, обвитый лентой с надписью: «От поклонников Песни». Пристально вглядываясь в посетителей, гестаповцы несколько часов топчутся на холодном ветру, гуляющем среди могил. Но мадам Мэ так и не приходит поклониться праху покойного мужа. Наступает ночь; сторожа напоминают о закрытии кладбища. Раздосадованная зондеркоманда оставляет венок на могиле мсье Мэ и мрачно возвращается на улицу Соссе.
Охота на человека длится уже целый месяц; Большой шеф все еще на свободе.
Спасайся,
Жоржи де Винтер тоскует.
14 октября, не выдержав одиночества, она уезжает из деревни в провинции Бос и приезжает к Трепперу в Бур-ла-Рен. Он отчитывает ее за неосторожность, но за упреками не может скрыть глубокой радости. Их свидание продлится только одну ночь: после заслуженного выговора 15 октября утром Жоржи уезжает снова. На пороге мадам Мэ говорит ей: «Вы должны оставить мне ваш адрес, чтобы я могла по крайней мере предупредить вас, если что-нибудь случится». Жоржи называет его.
Мадам Мэ тоже покидает семейный пансион и отправляется в Бютт-Шомон. Еще до ареста Большого шефа Центр разработал с ним систему так называемых «проверочных» встреч. 1-го и 15-го числа каждого месяца около одной церкви в квартале Бютт-Шомон его будет ждать человек на случай, если ему понадобится встреча. Жоржи, которая была послана туда 1 октября, никого там не обнаружила. Треппер надеется, что мадам Мэ повезет больше. Супруги Спаак, разумеется, предупредили его, что на 22-е назначена встреча с представителем ФКП в Бур-ла-Рен, но Большой шеф не хочет упускать ни одной возможности восстановить связь. К тому же представитель Центра сможет выйти на Директора значительно быстрее, чем коммунистическая партия.
Мадам Мэ предупредила Треппера, что воспользуется случаем и забежит домой — ее квартира находится в Бютт-Шомон; она хочет взять кое-какие вещи. Он изо всех сил отговаривал ее, но пожилая дама заупрямилась, и он вынужден был смириться.
Панвиц: «Как только мне позвонили, я вскочил в машину и помчался к дому мадам Мэ. Она была вне себя, потому что мои парни, как обычно, все разворотили. Когда я вошел, она набросилась на меня с криками, бранью и сильно ударила ногой по правой берцовой кости. Мне было очень больно. Я закричал от боли и инстинктивно нагнулся, чтобы потереть ногу. Тогда она стала бить меня зонтиком, и я упал на колени. Наконец ее удалось усмирить».
У мадам Мэ был сын. Когда ей пригрозили, что убьют его у нее на глазах, она назвала адреса Треппера и Жоржи.
Большой шеф сказал ей: «Если вас арестуют, прошу вас, продержитесь хотя бы два часа: я буду знать, что с вами что-то случилось, и приму меры».
Встреча в Бютт-Шомон должна была состояться в полдень. В два часа Треппер начинает волноваться. В три часа покидает пансион, предупредив хозяйку, мадам Парран: «Послушайте, мне кажется, что некоторые ваши жильцы… словом, с ними не все в порядке. Если это так, они должны немедленно скрыться. — И добавляет: — Возможно, ко мне придут или будут звать к телефону. Ответьте, пожалуйста, что я пошел прогуляться и вернусь в семь часов». Хотя он не знает, что Жоржи имела неосторожность доверить свой адрес мадам Мэ, адрес Спааков, к которым он посылал старушку неоднократно, ей, конечно же, хорошо известен. Нужно немедленно предупредить их об опасности. Треппер надеется, что, задержав зондеркоманду в Бур-ла-Рен, успеет побывать на улице Божоле. Кроме того, в семь часов будет уже темно.
Уловка удается. В тот самый момент, когда пансион в Бур-ла-Рен оцепляет полиция, он беспрепятственно добирается до квартиры Клода Спаака и сообщает ему ужасную новость: надо бежать немедленно. Но Сюзанна Спаак—в Орлеане, она вернется только к вечеру. И что делать с детьми — тринадцатилетней девочкой и двенадцатилетним мальчиком? Треппер умоляет писателя здраво оценить ситуацию: гестапо может позвонить в дверь с минуты на минуту! Нужно исчезнуть!
Согласившись наконец с Треппером, Клод Спаак провожает его до двери и спрашивает:
— А вы, вы куда пойдете?
— Не знаю.
Эту ночь Большой шеф проведет под открытым небом, на скамейке сквера, дрожа от холода и подвергаясь риску случайного apeста во время полицейской облавы.
Вечером 17 октября Жоржи, как обычно, вернулась с прогулки на ферму. На кухне уже накрыт стол, она садится ужинать вместе с крестьянской четой, хозяевами фермы.
Криминальрат Панвиц притаился за окном. Его вооруженные до зубов помощники — во дворе, ждут сигнала. Ферма окружена немецкими полицейскими. Предусмотрительный Панвиц привел с собой пятьдесят человек.
С бьющимся сердцем, пристально наблюдая за сидящими, он медлит, не решается подать сигнал к атаке. Чего он ждет? Надеется, что к троим сотрапезникам присоединится четвертый — Большой шеф. Когда Жоржи погружает ложку в суп, он понимает, что это напрасная надежда.
«В кухню вдруг ворвались немцы, — рассказывает Жоржи де Винтер. — Их было девять человек во главе с Панвицем и Бергом. Они втолкнули меня в «ситроен». Один сел справа, другой — слева, пока мы ехали, они держали меня за руки. Панвиц сразу же заговорил со мной: «Итак, Отто (Треппер) сбежал, бросил нас…» Эдди (Треппер) научил меня, как себя вести, если я буду арестована. Поэтому я ответила: «Ну нет, вовсе нет! Он ушел, чтобы наладить дело!» И в этом месте я вставила знаменитое высказывание Бисмарка. Эдди учил меня: «Ты им скажешь: «Он ушел, чтобы готовить переговоры о мире, потому что в оценке отношений между Россией и Германией разделяет точку зрения Бисмарка». Знаете, Бисмарк всегда считал, что необходимо ладить с Россией. Услышав это, Панвиц расцвел! Настолько повеселел, что мы с ним болтали всю оставшуюся дорогу. Вообще немцы обращались со мной хорошо, почти по-родственному. Называлй меня «медхен» (барышня)».
Криминальрат ликует. Наконец-то он чувствует, что вновь овладел ситуацией. Треппер, конечно, все еще на свободе, но какое это имеет значение, если он действительно бежал, чтобы организовать переговоры между Москвой и Берлином? Совершенно очевидно, что Жоржи не связана с политикой. Она не могла бы приписать Большому шефу того, что он не говорил. Высказывание по поводу Бисмарка особенно примечательно.
Между прочим, поразмыслив хорошенько, Панвиц уже не видит ничего странного в том, что его бывший узник употребляет свою свободу на завершение дела, начатого в тюрьме. С точки зрения криминальрата Треппер даже после побега вынужден идти только в этом направлении: в досье гестапо собраны доказательства его многочисленных предательств (Максимович, Кац выданы им). Если он не хочет, чтобы Москве стало известно об этом, не хочет умереть от рук тех, кто сейчас прячет его, ему придется выполнять волю зондеркоманды. Наверное, он даже связывает все свои надежды на реабилитацию со счастливым завершением Большой игры, верит, что Москва не поставит прошлое в вину человеку, который обеспечит ей мир с Германией.
Но тогда почему же этот идиот ничего не сообщает Панвицу? Почему не информирует его о предпринятых шагах? Почему вынуждает заниматься этой бесконечной охотой, которая так всех изматывает и отнимает столько времени?
Арест Жоржи поможет поставить все на свои места.
Панвиц получает третье послание. В нем снова повторяются, но уже в более резком тоне, упреки, содержащиеся во втором письме: «Вы никого не отпустили, и, напротив, арестовываете все больше людей. Все это доказывает, что вы несерьезные люди и работать честно с вами невозможно. Поймите же наконец, что ни в коем случае нельзя настораживать контрразведку. К тому же люди, которых вы схватили, не причастны к делу, и вы это хорошо знаете. Если вы их не отпустите, я сам поломаю вашу Большую игру».