Красная нить

Горбунова Екатерина Анатольевна

А вот Лис, бывало, обижался. Ему хотелось показать какой-нибудь суперски-сложный прием, чтобы каждый понял, что лучше с ним не задираться. Но книжку папа пока не привез. И в копилке пока было не густо. Поэтому с приемами не получалось. Оставалось лишь мечтать, что это случиться когда-нибудь потом.

Тем более, с девчонками, даже самыми противными драться нельзя. А нормальные мальчишки, например, Егор Тутоев, не дразнились. Не драться же с Гавриковым, который в два раза меньше, и у которого девчачий голос. Ему даже до сих пор

бабушка шнурки завязывала и портфель носила!

Правда, все это подметила Докия и рассказала Лису, когда он поделился с ней мечтой, что однажды как возьмет, как врежет. Но ведь не важно. Главное, конечный результат!

Книгу с настоящими приемами, да еще и в картинках, папа все-таки привез! Лис уже решился было напомнить, или с мамой поговорить, потому что деньги копились не слишком быстро. Но проснулся однажды и увидел книгу прямо на своей кровати.

Родители отпрянули друг друга, видимо, испугавшись поведения сына, когда тот влетел в их комнату и запрыгал.

– Привет, пап! Спасибо, пап! – такие дикие вопли он не издавал уже очень давно.

Наверное, в последний раз, когда на новый год родители ему купили железную дорогу с настоящим бегающим по рельсам паровозиком. Но ведь это случилось уже сто лет назад, еще в садике!

Папа поймал Лиса, завертел, как делал всегда, когда возвращался издалека. А мама принялась уговаривать так не делать, но в то же время говорила это так, что становилось понятно, что на самом деле она не против.

Лису было щекотно. И немножко страшно. Он то хохотал, то повизгивал, совсем позабыв, что сегодня выходной и еще очень рано, даже темно пока. Но соседи-то не забыли. И забарабанили по батарее, словно пальцем погрозили.

– Мальчики, тихо, – шикнула мама и отправилась готовить завтрак.

Папа же с Лисом, чтобы не дурачиться, принялись рассматривать книжку с приемами. Картинки были – замечательные. Посмотришь, и как будто бы уже научился. Все казалось очень даже легко.

А потом с кухни маняще потянуло блинчиками, и разглядывать книжку стало не так интересно. Приятнее было представлять, как ты поливаешь хрустящий, дырявый блинчик вареньем или сгущённым молоком, откусываешь и улетаешь на седьмое небо от счастья.

Лис изучал боевые приемы при любом удобном случае. Даже брал с собой книжку в школу. Она сразу стала предметом зависти почти всех мальчишек в классе.

– Ну, и что? И что? – задирался Тимур Ивлеев. – А я вот тебе так! А ты мне что? – и больно тыкал Лиса под ребра.

Тот терпел, по двум причинам. Первая, Ивлеев был на полголовы ниже. Вторая, у Тимура был старший брат, восьмиклассник. Брат уже говорил басом, и над верхней губой у него пробивались редкие черные усики. С Тимуром Лис бы, наверное, справился. А с его братом?

Потом выяснилось, что из книги с корнем вырвано несколько картинок. Жаль, до слез! Внутри Лиса кипело и бурлило, грозя вылиться злыми отчаянными слезами. Тем более, никто не признавался в содеянном. Лис, конечно, прекрасно помнил эти картинки, даже изобразил что-то подобное в альбоме, вместо заданных Галиной Петровной зимних узоров, но ведь нельзя портить чужую вещь безнаказанно!

Докия преданно смотрела на друга, гладила его по руке, а потом, не испугавшись, что кто-нибудь обязательно назовет ябедой, рассказала обо всем Валентине Максимовне.

Та расстроилась. При всех ребятах. Показательно. Но никто не признался. Доходчиво объяснила, что как бы тебе не хотелось взять чужое, делать этого ни в коем случае нельзя. Все промолчали, потупившись в парту. Пригрозила, что всему классу придется пообщаться с социальным педагогом, а виновному – еще и с директором: ноль реакции.

Лис уже почти не расстраивался. Но ему было стыдно, что папа купил такую дорогую книгу, а он не смог ее сберечь.

Докия сидела сердитая, с сжатыми в узкую полосочку губами. И размышляла, как же потом разговаривать со всеми одноклассниками, и не думать, что каждый из них может оказаться вором!

Но Валентина Максимовна не сдавалась. Она принесла в класс бутылку с прозрачной жидкостью, которую при всех вылила в тазик для мытья доски.

– Ребята, я сходила к нашему химику, Надежде Валерьевне, и та дала мне определитель честности. Сейчас каждый будет опускать в тазик руки и говорить, что он не портил книгу Елисея. Определитель честности подскажет нам, кто обманывает.

Тут же посыпались вопросы:

– А у нас руки отвалятся?

– А это волшебная вода?

– А можно только определить, кто книгу портил, или что-то еще?

– А Елисей и Дося тоже будут руки опускать?

Валентина Максимовна терпеливо отвечала, что жидкость абсолютно безвредная и не волшебная, что руки ни у кого не отвалятся, что для чистоты эксперимента участвовать будут все, даже она сама.

Учительница окунула руки и сказала:

– Честное слово, что я не портила книгу Стрельникова Елисея! – потом стряхнула воду с рук и улыбнулась.

Ребята подходили друг за другом, по очереди. Мочили ладони, повторяли фразу, потом удивленно переглядывались. Кто-то тайком лизнул палец, кто-то нюхал. Определитель честности не имел ни вкуса, ни запаха, да и вообще напоминал воду.

Последним подошел Азов Влад, почему-то насупившийся и красный. Он долго не решался опустить ладони в тазик. Потом все же сделал это, скороговоркой проговорил, что ничего не брал, и уставился на свои руки, будто в первый раз увидел:

– И ничего нет! – выпалил нервно. – Обычная вода это! – и расплакался.

– Владик, – спокойно отозвалась Валентина Максимовна, – надо вернуть вырванные картинки. Сегодня ты задержишься после уроков, Елисей нам оставит свою книгу, а я научу тебя, как ее отремонтировать. Новой она, конечно, не станет, но, думаю, это лучше, чем оставить все, как сейчас.