Красная пелена
Шрифт:
И сейчас же добавил:
– Сам я не пью, но ты заказывай что хочешь.
– Я тоже не пью. Вот от стакана сока не откажусь.
– Мальчик мой, какое счастье, что я тебя встретил. С тобой не соскучишься. Через два часа я собрался поужинать, прямо здесь. Позволь пригласить тебя разделить со мной трапезу. И предупреждаю: плачу я.
Драка в баре сильно расстроила меня.
Я снова сорвался. Меня угнетала не только слепота, но и то, что тратил свои не такие уж могучие силы на драку со всякими дураками. Я чувствовал себя опустошенным, никому не нужным.
Вспомнились мои бесплодные утренние размышления. В голове у меня царил такой сумбур, что я был просто не способен более или менее отчетливо представить себе свое будущее. Если раньше я всегда точно знал, чего хочу, то теперь терялся в тумане сомнений, и этот туман становился все гуще.
Почему бы разом не покончить со всем этим? Нет, во мне говорило не отчаяние. Если я и наложу на себя руки, то сделаю это вполне осознанно, более того – рационально. Отчаяние – удел слабаков. Это не для меня.
Зачем мне жить? Зачем длить страдание? Если вся моя жизнь отныне – сплошная мука, то разве не самый лучший выход распроститься с ней?
Мне казалось, что во мне говорит голос разума, и было все труднее ему возражать.
Но ведь самоубийство – это признание провала, одернул я себя. А я ненавижу проигрывать.
Нет, я ни за что не опущу руки! Гнев, на мгновение охвативший меня на себя самого, придал мне новых сил.
Хватит рассуждать! Я взял в руки табличку и грифель и записал несколько строк:
Я мечтал об удаче,
Но столкнулся с несчастьем.
И взгляд угас в разбитом зеркале надежды,
Но улыбка жива и не умерло чувство.
Свет, что озаряет сердца, согревает мне душу.
Глава 17
Внезапно меня обожгла мысль: я слепой, но думаю и рассуждаю как зрячий. Может быть, именно в этом проблема? Погоди, остановил я себя, разве можно думать как слепой? Это же абсурд! Я не знаю, что значит быть слепым. Разве существуют какие-то особенные мысли, мысли слепого? Я знаю, что такое тьма. Для меня всё – тьма. Люди – тьма, города – тьма, даже пища – тьма… Возможно, я – единственный, кто не видит, что африканцы – черные. Эта невинная шутка вернула мне толику юмора и позволила отступить от края пропасти.
На самом деле меня окружала не полная темнота. Левым глазом я видел нечто вроде светло-коричневой доски, на которой вспыхивали искры света и появлялись цветовые пятна – зеленые, синие, желтые… Правый глаз застилала плотная серая пелена, в зависимости от моего настроения менявшая оттенок от светлого до темного. Так что нечего ныть насчет тьмы, сказал я себе. Попробуй подойти к решению проблемы по-другому.
В учебном центре для слепых нам преподавали французский, шрифт Брайля, машинопись, ручной труд, телефонию и так далее.
Нас готовили к работе на телефонных коммутаторах. Те, кто отличался
Новички посещали курс под названием «Психологическая поддержка в период адаптации». Когда мне сказали, что меня ждет психиатр, я спросил у девушки-секретаря, зачем я ему понадобился. Она смутилась и вместо объяснения пробормотала:
– Да вы не бойтесь, она добрая…
Я решил порасспросить своих более опытных товарищей. Один из них дал мне такой ответ:
– Если начнешь перед ней рыдать, она утрет твои слезы. Но если ты не плакса, она ничем тебе не поможет.
– Да что все это значит? – настаивал я.
– Я был на приеме у психиатра раз десять, – продолжил мой товарищ. – Пытался объяснить ей, что моя главная проблема заключается в том, что я всегда мечтал стать художником. Надеялся, что она мне что-нибудь подскажет. Но она сказала, что я должен поскорее забыть все, чему меня учили в художественном училище. Сначала я так и сделал – и чуть не помер от тоски. В общем, я по-прежнему пишу картины. И пусть я их не вижу, это для меня не важно. Мне хватает воображения, чтобы представлять себе, что у меня получилось. – Он чуть помолчал, а потом добавил: – Ты извини, но давай не будем о психологии. Больно уж тема неприятная…
Вскоре я отправился на консультацию к даме-психологу. Встреча проходила в душной комнатушке без единого окна, в которой было нечем дышать. Поскольку помещение было тесное, мы сидели очень близко друг к другу. Я слышал ее голос совсем рядом и, хотя не мог ее видеть, старался смотреть ей в лицо. Мне казалось, от нее исходит волна смущения и неловкости.
– Вы видите хотя бы немного? – спросила она.
– Нет, мадам.
– Совсем ничего?
– Совсем.
– Но вы смотрите мне прямо в глаза!
Я хотел было сказать ей правду, но вместо этого с улыбкой произнес:
– Ваши глаза слишком прекрасны, чтобы от них отвернуться!
Она явно не поняла, говорю я серьезно или шучу, и смутилась еще больше.
Интересно, что она собирается со мной делать, думал я. Честно говоря, мне было немного страшно.
Я понятия не имел о том, что такое психология. Не знал даже, куда ее отнести – к терапии, хирургии или какой другой медицинской науке. А может быть, это какое-нибудь особенное западное колдовство?
Она начала расспрашивать меня о детстве, о родителях, о наших взаимоотношениях, о моих привязанностях. Ее вопросы отличались банальностью и бестактностью.
Я никогда никому не рассказывал о своей жизни. Общаясь с теми или иными людьми, я сочинял про себя всякие истории. У меня всегда имелось несколько заготовок, к которым я в случае надобности прибегал. Поэтому и на ее вопросы я отвечал в том же духе, предложив одну из версий. Происходящее напоминало мне допрос инквизиции и не вызывало ни малейшего желания открывать правду. Но чтобы мои россказни звучали достоверней, я время от времени сообщал одну-две точные детали. Одним словом, я по-своему развлекался.