Красная перчатка
Шрифт:
Но и это было еще не все. В одной из комнат дома лежали два тяжелых металлических шара, и каждое утро, до прогулки с девушками в лес, Жанна упражнялась с ними. Первое время ей было и трудно и больно, но спустя полгода шары в ее руках уже порхали.
Раймон де ля Шатр оказался великолепным учителем. Он показывал приемы фехтования не только с мечом и щитом, но и с мечом и дагой — кинжалом для левой руки, а также с другим оружием: коротким немецким мечом брайтсаксом, дюсаком — венгерской саблей… Больше всего Жанне нравился топор. Особенно с шипом на обухе, которым легко пробивался любой шлем. Поначалу все топоры казались ей слишком тяжелыми, но затем она нашла орудие по руке, приноровилась, и успехи не замедлили сказаться. В фехтовании им Жанна иногда брала верх даже над де ля Шатром, который просто пугался хищному блеску в глазах своей ученицы и ее звериной грации.
Что касается супружеской жизни, то Жанна так и не смогла приноровиться к повадкам мужа. Для Жоффрея охота и рыцарские поединки были смыслом жизни; он даже к собственным детям относился с меньшей любовью, чем к лошадям, не говоря уже о своих ловчих соколах. Всеми хозяйскими делами ведала Жанна, виконта они мало интересовали. Тем не менее к жене он испытывал добрые чувства, никогда не позволял грубостей, оставался на удивление верен и благочестив. И все равно любви как таковой между ними не было. Существовали лишь некоторая привязанность и долг.
В принципе, Жанна жила счастливо, особенно с того момента, как в маноре появился Раймон де ля Шатр. Спокойная жизнь в провинции ее вполне устраивала. Так жили многие французские дворянки того времени. Стоило ли сетовать на отсутствие неких возвышенных чувств между мужем и женой, если жизнь была безбедной, сытой, в которой существовало множество других радостей, забот и забав…
В один из ясных весенних дней Жоффруа де Шатобриан, забрав с собой всю свою свиту, отправился на турнир, а Жанна, обрадованная возможностью быть предоставленной самой себе, заставила прислугу заниматься разными делами и выехала на прогулку вместе с де ля Шатром.
Они ехали медленно, никуда не торопясь и перебрасывались шуточками. С шевалье виконтесса чувствовала себя свободно и раскованно. Ему уже было много лет по ее понятиям, — около тридцати — поэтому он казался Жанне добрым дядюшкой.
— …Один скупой рыцарь решил сэкономить на трубадуре и пел под окнами Прекрасный Дамы до тех пор, пока она, утомившись швырять в него цветочные горшки, сама не выбросилась с балкона, — лукаво поглядывая на де ля Шатра, рассказывала Жанна одну из смешных рыцарских историй, бытовавших среди женской половины маноры Шатобрианов.
Де ля Шатр не остался в долгу:
— Ах, эти женщины… Они так требовательны к мужчинам, что те не знают, как им угодить — как вести себя, что говорить и что надевать. Мне довелось слышать страшную историю, как один храбрый рыцарь, не успев выехать на поле брани, тут же упал замертво. Оказалось, отважного сеньора хватил удар, когда ему сказали, что белый плащ с серебряной каймой, который был на нем, в этом сезоне уже не в моде.
— Бедные мужчины… — Жанна изобразила на своем свежем личике напускное страдание. — Как они мучаются от дамских капризов… — Тут она лукаво улыбнулась, а затем продолжила, нахмурив брови: — Моя дуэнья тоже как-то рассказала мне страшную историю о том, как один храбрый рыцарь так смачно делился со старым боевым конем подробностями своих любовных подвигов, что бедное животное не выдержало и само пришло на живодерню. — Жанна звонко расхохоталась.
Ее поддержал и де ля Шатр. Он тоже был в прекрасном настроении. Его вполне устраивала должность наставника в военном деле, хотя беспокойная бродячая натура шевалье постоянно напоминала о себе, особенно в тоскливые зимние вечера. Раймон де ля Шатр относился к Жанне с душевным трепетом, хотя и не знал, почему. Она не была похожа на других женщин. С виду цветочек, — скорее нераспустившийся бутон, — юная и нежная, она превращалась во время учебных поединков в львицу. Ее изящные руки становились железными, удары с каждым занятием все коварней и опасней, а передвигалась она с такой скоростью, что даже он, опытный и искушенный боец, не всегда успевал уследить за ее перемещениями.
— Скажите, шевалье, — если, конечно, это не секрет — почему вы до сих пор не женаты? — неожиданно спросила Жанна.
По ее вдруг посерьезневшему личику де ля Шатр понял, что отшутиться не удастся. Нужно или сказать правду, или уклониться от ответа, что было неприлично, или, что еще хуже, — соврать. Он выбрал первое. Ему не хотелось выглядеть в глазах дочери своего покровителя, сеньора Мориса де Бельвиля, лжецом.
— Вам не доводилось слышать историю рыцаря Ульриха фон Лихтенштейна? — спросил шевалье.
— Нет, — с некоторым удивлением и заинтересованностью ответила Жанна.
— Странно… Он сочинял прекрасные любовные песни и входил в число лучших миннезингеров прошлого века.
— Увы, мне его произведения неизвестны… — Жанна пожала плечами; она любила музыку, но слабо в ней разбиралась.
— Была у рыцаря одна особенность, — продолжил де ля Шатр. — Ульрих фон Лихтенштейн был богатым господином из Штирии [34] и почитателем женщин, какого свет не видывал. Так вот, уже в юности он влюбился в одну знатную даму, постоянно крутился возле нее и, бывая в качестве благородного пажа в ее покоях, всегда выпивал воду, в которой та мыла руки.
34
Герцогство Штирия — одно из территориальных княжеств Священной Римской империи и коронная земля Австро-Венгрии.
Когда кавалера Ульриха в Вене посвятили в рыцари, он посчитал, что пришло время предложить даме сердца, как это было принято тогда, свою службу. Но рыцарь не имел возможности так легко приблизиться к ней, как паж, поэтому ему пришлось искать посредника. Посредничество взяла на себя его тетка — подруга дамы. Рыцарь Ульрих направлял даме песни собственного сочинения; та принимала их, даже хвалила, но всегда отвечала, что господин Ульрих пусть даже не мечтает, что его услуги будут приняты. Другими словами, госпожа уверенно следовала правилам флирта: отталкивать, но при этом и поощрять, дабы несчастный влюбленный постоянно терзался сомнениями.
Однажды госпожа заявила тетушке: «Если бы твой племянник и был равен мне по рангу, все равно он мне не нужен, потому что у него очень некрасиво выпирает верхняя губа». Дело в том, что природа наградила рыцаря Ульриха фон Лихтенштейна толстой верхней губой, по размеру в два раза больше нормальной.
Когда тетушка передала ему эти слова, бедный Ульрих приказал запрячь коня и поскакал в Грац. Там он разыскал лучшего лекаря и предложил большие деньги, чтобы тот помог ему. Операция прошла успешно, от большой губы не осталось и следа. Несчастный пациент полгода провел в Граце, пока рана полностью зажила. За это время от него остались кожа да кости. Он не мог ни есть, ни пить: что бы он ни брал в рот, его сразу же тошнило, потому что губу смазывали неприятной зеленой мазью.