Красная роза печали
Шрифт:
— А я звонил, нет там никого.
— Да там она, куда денется, идем, мне откроет. Поговори с ней, она девка хорошая, небалованная.
Они поднялись наверх, позвонили, и бабуля крикнула в замочную скважину:
— Наталья, открывай, я это, Михална!
На пороге открывшейся двери возникла рослая зареванная девица в ковбойке и в старых тренировочных штанах, пузырящихся на коленях.
— Вот, Наталья, милиционер пришел, ты его не бойся, все расскажи.
Соседка ушла к себе. Наталья посмотрела на Сергея, всхлипнула привычно. Потом кивком головы показала, куда пройти, а сама скрылась в ванной. Когда она вернулась, Сергей даже удивился. Голубые глаза блестели на чисто вымытом румяном лице, а через плечо была перекинута толстенная коса цвета именно пшеничных колосьев, как в сказках пишут.
— Вот те на! Ты откуда же взялась такая?
— Из деревни, из-под Вологды.
— А что такая зачуханная ходишь, и правда мать все вещи забрала?
— Она рассердилась очень, Сталина Викентьевна про меня наговорила, что я и такая, и сякая, и по-всякому нехорошими словами. Кому понравится, когда дочку такими словами кроют? Тем более что все зазря, я не такая.
— Верю, — улыбнулся Сергей.
— А что с Андрюшей мы на улице познакомились, так всякое в жизни бывает, — солидно проговорила Наталья. — Я как узнала, что в институт провалилась, сижу и плачу. Он подошел, думал — обокрали, а потом… — глаза ее опять предательски налились слезами.
— Не реви, — строго сказал Сергей, — давай, рассказывай по порядку про тот вечер, когда Сталину убили, — где была, что делала.
— Да где мне быть? Тут и была, дома сидела. Одежды-то нету. Обещал Андрюша купить, так у них зарплату не платят.
— Так надо в другое место устраиваться, — не выдержал Сергей, — теперь, раз женатым стал.
— Мать его не пускала, говорила, как же ты с высшим образованием куда-то пойдешь! Как в прошлом веке она жила! Но… — Наталья испуганно прикрыла рот ладошкой. — Нехорошо про покойницу…
— Давай ближе к делу!
— Значит, накануне, как стала она на дачу собираться, так зовет Андрюшу с собой, мол, там дел много. А он говорит, какие там дела, урожай давно убран, остальное до весны подождет, что, мол, тебе неймется. А сам так обрадовался, что она уедет, потому что отдохнуть можно.
— Что, мешала она вам, не давала одним побыть?
— Ой, не говорите! До двенадцати ночи в комнату нарочно заходит, то ей одно надо, то другое, потом ругается, что мы шумим.
— Да, тяжелый случай…
— Поэтому, когда она уехала, Андрей с облегчением вздохнул и говорит: завтра у нас выходной, позвонил на работу, что не придет, и мы с ним целый день дома одни были, — Наталья покраснела.
— Ну-ну, — пробормотал Сергей.
— А теперь в милиции Андрюшу подозревают, — мгновенно заревела Наталья, — потому что все соседи твердят, что ссорились они из-за меня сильно. А что он целый день со мной был, так ваш один милиционер говорит, что я, мол, не свидетельница, что я, чтобы парня своего выгородить, что хочешь наврать могу. — Слезы полились ручьем.
— Ох ты, господи, иди опять умойся!
Сергей взглянул на часы и решил, что успеет еще навестить Владимира Николаевича Чердынцева, того самого обиженного математика, про которого рассказала ему нянечка тетя Поля. Поскольку у Чердынцева для убийства директрисы Тамары Алексеевны имелся самый что ни на есть явный мотив — месть, то и подозревали его в первую очередь и вызывали к следователю Громовой. Но алиби Чердынцев предоставил железное — уезжал из города к больной матери на четыре дня в Калинин. Представил он телеграмму от сестры, та сообщала, что у матери сердечный приступ, и даже билет на поезд, который, по счастливой случайности, не успел выбросить. Следователь Громова билет подшила к делу, а Чердынцева отпустила, и теперь Сергей решил зайти к нему просто поговорить.
Двери открыл хиленький мужичок в очках, с седой не бородой, а бороденкой. Мужичок был в шортах и маечке, как на пляже. А в квартире жуткий холод и сквозняки. Мужичок внимательно прочитал удостоверение Сергея и пригласил в комнату. Комната, против ожидания Сергея, была чистая, но в ней две странности — распахнутый настежь балкон и еще в комнате почти нет мебели.
«Пропил, что ли»? — неуверенно подумал Сергей.
Он повидал пьяниц, и никак не вязались его представления о них с чистым полом и спокойными движениями открывшего ему дверь мужчины. И глаза у него тоже спокойные, не видно в них ни капли суетливости.
— Садитесь, — хозяин кивнул на единственный стул, а сам расположился на маленьком коврике на полу в позе лотоса.
— А нельзя балкон закрыть? — поинтересовался Сергей. — Может, уже проветрилось?
— Вообще-то я так всегда живу, — вежливо начал хозяин, — но если вы просите…
— И зимой тоже? — полюбопытствовал Сергей.
— Когда мороз не сильный. Привык, знаете, к прохладе, закаляюсь. Так вы по какому делу?
— Все по тому же самому, — вздохнул Сергей. — Вы обстоятельства дела-то знаете?
— Наслушался на похоронах Тамариных.
— Кто ж вас на похороны позвал?
— Алла позвонила, мы с ней раньше дружили, когда я в школе работал. Вы знаете, ни разу в жизни на похоронах своего врага не бывал, — откровенно признался Владимир Николаевич, — да и врагов-то особенно не имел раньше. А тут вот пошел… Не скажу, что удовольствие получил или удовлетворение. Лежит в гробу, никто ее теперь не боится. И хоть бы кто-нибудь искренне горевал! Люди даже и не притворялись, даже родственники не плакали.
— Здорово ее в школе ненавидели?
— Боялись, да и ненавидели тоже. Помню последний наш разговор, я, конечно, тогда не в лучшей форме был, но смотрю на нее и вдруг замечаю, какое же она удовольствие получает, когда человека унижает. Просто что-то патологическое, такое и не вылечишь. В общем, вы, конечно, думаете, что мое мнение предвзято, но я вам точно скажу, что школа теперь свободно вздохнет.
— Похоже, вы правы.
«Да-а, — думал Сергей, шагая по лужам, — пока единственное, что связывает двух убитых женщин, кроме ножа и розы, — это то, что обе они были первостатейными стервами. Но ведь за это не убивают? То есть убивают, конечно, но в споре, в аффекте, то есть когда достала уже совсем. Но чтобы заранее смерть планировать, к дню рождения подгадывать… это что-то новенькое, в моей практике не встречалось раньше…»