Красная роза печали
Шрифт:
— Неужели покупают?
— Конечно! Иностранцы вообще пачками берут. Наденут дома на свою болонку кучу медалей и говорят соседям, что она у них герой-спасатель.
— Совсем у людей крыша поехала!
— Спрос рождает предложение, — наставительно произнесла Надежда. — Да, что я тебя звала-то! Евдокию вчера убили!
— Какую еще Евдокию?
— Да дворничиху из соседнего дома, она у нас раньше работала, маленькая такая и голос визгливый, вспомнил?
— Ну, вспомнил, а что?
— А то, что нашли ее вчера утром на лестнице с ножом в груди и с розой. И записка тоже была — «С днем рождения!».
— Да ты что? А у нас еще не знают…
— Еще бы у вас знали, когда милиция-то районная
— Точно это?
— Как в аптеке. Информация, считай, из первых рук. Наша Мария Петровна гуляла сегодня с Тяпой.
— Какая Мария Петровна?
— Сергей, ты меня не зли! Ты что, Марию Петровну не знаешь из сто шестой квартиры? И Тяпу?
— Так информация-то от Тяпы, что ли?
— Слушай, я тебя убью! Евдокию нашла Маргарита Ивановна, зубная врачиха. Ее собака в полседьмого подняла, они и пошли, а Евдокия на лестнице лежит.
— А чего они поперлись в такую рань?
— Ну, понос у Рамзеса был от пирожных с кремом! А сегодня Мария Петровна с Маргаритой целый час гуляли, и Тяпа с Рамзесом, так что все верно тебе рассказываю.
— Ничего себе информационная служба у вас поставлена!
— Так что жди, скоро тебя третьим трупом озадачат.
— Да я и с этими двумя не знаю, что делать. Эксперт говорит, ножи самые обыкновенные, немецкие, лазерной заточки, про розы мало что можно сказать, а фломастер на записках одинаковый. И ты понимаешь, видно, что человек-то орудовал не случайный, не первых попавшихся теток убивал. Потому что, во-первых, — дни рождения действительно у них в это время были. С директрисой он прямо в тот же день угадал, а с вашей Сталиной чуть раньше постарался, дня на два, что ли…
— Дело серьезное, трудно подгадать в аккурат к самому праздничку! Скорей всего Сталина в день рождения на дачу не поехала бы, вот он и не стал откладывать.
— А во-вторых, — подхватил Сергей, — если Сталину пришить легко, потому что там в Мамино народу-то нету, то с директрисой все посложнее. Как он в школу попал? Скорее всего ключи имел от черного хода.
— Ключи-то он мог запросто подобрать, какие там в школе замки?
— Я проверял: у черного хода решетка и замок висит амбарный. Все это говорит только об одном: он готовился к преступлению заранее, и тетка ему знакома.
— Значит, и между покойницами была связь!
— А ее-то как раз я и не могу обнаружить… Хожу, как дурак, людей опрашиваю, а толку — чуть. Вот ты говоришь, что теперь он еще одну ножом пырнул…
— Какие, говоришь, ножи-то?
— Немецкие, из набора, в каждом ларьке продаются.
— Так это не немецкие, а турецкие, я в газете читала, у немецких клеймо не так расположено. Постой-ка! — Надежда порылась в кухонном столе и вытащила запечатанный набор ножей. — Мне подарили, я еще не раскрывала. Такие ножи?
— Да, такой набор, пять ножей.
— Пять, говоришь? — Пораженные одной мыслью, они уставились друг на друга. — Ой, Сережа, попомни мои слова, будет у тебя еще два трупа!
— Типун тебе на язык, — окончательно расстроился Сергей.
В понедельник Сергей с утра поехал поговорить с родственниками Софроновой Сталины Викентьевны. Зачем это нужно, он и сам хорошенько не представлял, потому что вряд ли родственники могли что-нибудь знать про убийцу, но Сергей решил, что волка ноги кормят и что, возможно, его осенит, так сказать, по ходу дела. Выйдя из трамвая на нужной остановке, он посмотрел в бумажку с адресом. Так, дом шестьдесят два, квартира восемьдесят. В квартире, однако, никто не открыл, тогда Сергей поразмыслил и спустился на этаж ниже. Он рассуждал просто: во-первых, нижние соседи всегда лучше слышат, когда наверху скандал, беготня и топот, во-вторых,
Заручившись согласием Сергея, бабуля начала рассказывать гладко, без наводящих вопросов, видно, уже не раз верхнее житье-бытье обсуждалось на лавочке.
— Значит, как в прошлом году Сталина мужа-то выжила, уехал он, хотя чем ей не угодил, никто не понимает, уж такой был мужчина хозяйственный. Ну что, квартира опустела, дочка Сталинина Карина с мужем и сыном опять сюда вернулись, хотя Карина теперь здесь не прописана, ее к тетке прописали, чтобы там квартира не пропала. Сталина довольная такая, говорит, добро все мое будет, Федору, мужу то есть, ничего не отдам. Суды у них начались, дело все тянется и тянется, никак к решению не придут. А тут зять Игорь Сталине под горячую руку попался, один раз повздорили, он не смолчал, второй раз, а потом Сталина принесла как-то домой котенка, кошечку. А ведь они с сыном уйдут на работу, котенок везде ходит, гадит, за ним убирать надо, а у Карины ребенок, нет ни сил, ни времени. Стала Сталина кошку у себя в комнате запирать, та орет целый день голодная. А у зятя, Игоря-то, аллергия на кошку началась, он чихает, кашляет, красный весь стал. Просила Карина по-хорошему кошку кому-нибудь отдать, а у Сталины один ответ: я, мол, у себя лома, а если вам не нравится, то идите себе куда подальше, скатертью дорожка. Это все я сама много раз слышала, у Сталины покойной голос громкий был.
Как-то однажды уехала Сталина с сыном, с Андрюшкой, на дачу, приезжают — нету кошки. Каринка говорит: сбежала. И непонятно: то ли вправду сбежала, то ли Игорь ее выгнал, а только неделю кошки не было. А потом Сталина нашла ее где-то отощавшую, голодную. И выгнала из дому дочку, зятя и внука, ушли они к Игоревым родителям жить.
— Из-за кошки?
— Ну, там много всего накопилось. И остались они в четырехкомнатной с сыном вдвоем. Он все маму слушался, хоть и часто ссорились, характеры у них похожие. На дачу вдвоем, на работу вдвоем, ни друзей у него, ни девушки. А потом с месяц назад вдруг приводит он девчонку. Девчонка из деревни, из-под Вологды, приехала сюда в институт поступать в медицинский. Конечно, никуда не поступила, кто же просто так возьмет девчонку из деревни. В общем, провалилась она, а домой ехать стыдно. Хотела работать устроиться санитаркой — без прописки не берут. Да сейчас ведь никуда не берут, чтобы с общежитием, своим городским работать негде. В общем, где он, Андрюшка то есть, ее подобрал, я уж не знаю, а только привел в дом и матери говорит: пусть она живет.
В таком-то случае любая мать заартачится, а не только наша Сталина. Что у них там происходило — не описать. Сталина орет, девчонка эта, Наташка, плачет, сын на своем стоит, — видно, крепко его зацепило. Потом вдруг приезжает Наташкина мать из деревни узнать, что тут с дочкой. Сталина ей такого наговорила, что эта мамаша вещи Наташкины схватила, собирайся, кричит, немедленно, уезжаем отсюда к чертовой матери! Та не хочет, любовь у них с Андрюшкой. Тогда мать забрала вещи и паспорт Наташкин и уехала. А Наталья осталась, теперь дома сидит, на улицу не в чем выйти.