Красная тетрадь
Шрифт:
Музыка играла разная, но я небольшой специалист по истории музыки.
Я знал, что некоторые песни были написаны еще в тридцатых годах двадцатого века (такие по тональности голосов, мелодии и словам нравились мне особенно сильно), а некоторые – в конце восьмидесятых (такие песни мне совсем не нравились, казалось, что они звучат грубовато).
Разные песни, соответственно, располагали к разным танцам, но мы совсем не умели танцевать.
Собственно, поэтому мы и не танцевали, но слушать музыку было приятно.
Что
Андрюша сказал мне:
– Красивые.
Я сказал:
– Да, прямо цветник.
И мгновенно почувствовал себя куда более взрослым и умудренным опытом человеком, чем я на самом деле являюсь.
Наверное, ради этого все и затевалось.
Когда стало жарко, Максим Сергеевич и Антонина Алексеевна вдвоем сумели приоткрыть высокое, почти во всю стену окно, которое вело на широкую площадку с лестницей. По-моему, Антонина Алексеевна, обладавшая крайне стройной и тонкой фигурой, даже выскользнула через эту небольшую щель, чтобы покурить на площадке, а Максим Сергеевич с тоской посмотрел ей вслед. Потом он подошел к нам и предложил апельсиновый сок.
– Я предложил вам так, со скуки, – сказал он.
И мы тоже от скуки согласились.
Нас было немного, а потому зал казался очень просторным. Ванечка бегал, нарезал круги, залезал под столы и смотрел оттуда волком. Боря и Володя все время куда-то отлучались и возвращались всякий раз веселее прежнего.
В конце концов Боря даже подошел к девчонкам, приобнял Фиру и Валю. Он принялся что-то им рассказывать.
Тогда-то я и понял: Боря пьяный.
Я подошел к нему и спросил:
– Ты что, пил?
Боря засмеялся, и я ощутил кисло-сладкий запах плохого вина. Он сказал:
– Ты чего от стены отлип, крошка политрук? Иди давай, не порти нормальным людям вечер.
Я сказал:
– Это очень серьезное нарушение.
– Ты у мамки твоей очень серьезное нарушение, – сказал Боря.
Я не обиделся на него, ничуть. Во-первых, Боря был пьяный. Во-вторых, Боря был Борей.
Однако моей обязанностью оставалось доложить обо всем куратору, что я и сделал.
Я сказал:
– Максим Сергеевич, Шиманов пьяный.
– Который?
– Я думаю, что оба.
Я огляделся, но Володи не заметил. Володя и Боря часто делали одни и те же плохие вещи, но Боре доставалось, а Володя почти всегда умудрялся избежать наказания.
– Борю вижу, – сказал Максим Сергеевич. – Пьяный?
И тут Боря самым идиотским образом упал, девочки засмеялись, принялись его поднимать, он замахал руками, засмеялся, выдал громкое, громче музыки:
– Да все в поряде! Сейчас-сейчас!
Щеки и уши у него сильно раскраснелись, координация нарушилась. Все было очевидно.
Максим Сергеевич подошел к Боре и что-то ему тихо сказал.
В ответ Боря громко засмеялся.
– Да ну на «хуй», – сказал он. Тут Максим Сергеевич не выдержал и схватил его за ухо.
– Ах ты черт мелкий! – сказал Максим Сергеевич, и девочки засмеялись.
Мне почему-то вспомнилось, что маленькие свинки действительно очень похожи на чертят с картинок.
Хотя, конечно, стоит отметить, что и взрослых чертей часто ассоциируют со свиньями.
– Где? Где? – спрашивал Максим Сергеевич. – Где достал? Где успел?
Он вывел Борю из зала, дальше они, видимо, о чем-то напряженно беседовали.
Потом Максим Сергеевич вернулся, сказал:
– И чтоб я тебя тут не видел! Это не для тебя праздник, хулиган!
Дверь он захлопнул так, что девочки вздрогнули.
– Продолжайте, продолжайте! – сказал Максим Сергеевич, все еще раздраженный. – Веселитесь, пожалуйста!
Он еще сказал Антонине Алексеевне:
– Эти Шимановы совсем обалдели. Думают, если папочка в Космос летает, так они что хотят могут творить.
Антонина Алексеевна засмеялась. Как же она много смеется!
Мы с Андрюшей так и стояли у стены, иногда мимо нас проносился Ванечка, останавливался и говорил:
– Обожаю танцы!
Мне все время хотелось сказать Ванечке, что с ним хочет потанцевать Мила, но я держался.
Андрюша сказал:
– Девочки так блестят. И уже, наверное, вспотели.
Я сказал:
– Не знаю. Но музыка мне нравится.
– Ты думаешь, мы правда как лохи стоим?
– Глупое слово. И не очень хорошее. Мы просто не пьяные и не девочки, и не любим танцы.
Тут к нам подошла Фира.
– Ой! – сказала она. – Ребята, а в Космосе-то есть танцы?
– Есть, – сказал я. – В Космосе есть все.
Фира протянула к нам руки. Ее бледные кисти раскраснелись, казалось, будто у нее началась легкая аллергия на блестки, которыми она покрыла руки.
В ярком свете блестки отчаянно переливались, но на красных пятнах смотрелись немного жутковато.
– Так, – сказала она. – Мне надо прихорошиться.
Фира показала нам коробочку теней в виде рыбки.
– Видишь, Андрюшенька, тут два цвета, синий и зеленый. Красиво?
– Красиво, – сказал Андрюша.
Я сказал:
– Фира, ты же не пьяная?
Я сделал шаг к ней, Фира не отступила, а только вскинула брови.
– Не пахнет, – сказал я. Фира махнула на меня рукой.
– Ой, ну тебя. Испортил Борьке праздник, да? Вот тебе достанется!
Я это знал. Но следует принимать невзгоды жизни терпеливо и смело. И нельзя пасовать перед опасностью.
Впрочем, человек, который написал эту фразу, покинул зал, когда заиграл первый медленный танец. Мне очень не хотелось выглядеть неловко.