Красная точка
Шрифт:
А Лена ещё все дверные щели газетой законопатила, чтобы уж наверняка. Чтобы гном точно пришёл. Так как его появлению предшествует медленно проявляющееся свечение, выползающее откуда-то из-под унитаза, где обязательно есть какая-нибудь щель, ведущая прямо в подземное царство троллей и прочих сказочных сущностей мелкоскопического роста.
Бытовая магия
Значит, нужно набиться в тёмное помещение, затворить за собой дверь, закрыть все возможные источники света. На блюдечке у ведущего должны быть кусочки хлеба (в данном случае слегка подгулявшего кирпичика за 14 копеек) с солью, кружка воды. Ведущий ест хлеб первым, запивает его глотком воды, после чего произносит заклинание
Хлеб, соль, вода,Гном, иди сюда,Нам нужно три волшебных палочки…Последняя строчка, впрочем, вариативна и может меняться в зависимости от числа участников или же их желаний. Вася участвовал в сеансе выкликания волшебных палочек универсального свойства, способных исполнить любые желания в любом количестве. Прагматичная Пушкарёва решила не мелочиться, выбрав самую ёмкую формулу – каждому по волшебной палочке, не меньше.
Дальше, по кругу, все причащаются к сокровенной еде и питью, каждый участник съедает кусок хлеба с солью (показавшийся Васе в тесноте и в духоте особенно вкусным), проглатывает глоток воды, произносит заклинание, после чего все начинают вглядываться в темноту.
Инициация по-советски
Она, разумеется, начинает расползаться и светлеть. Особенно в одном из углов, будто бы из-под внутреннего журчания водопроводных труб, жизнь в которых невозможно остановить, как течение времени. И вот уже видны смутные очертания единовериц, ощутимы их горячие токи, проникающие в самую сердцевину уже не сознания, но самого Васиного существа.
Поверх дыхания чужого санузла он ощущает запахи их первозданных тел, упрятанных под одежду, где они продолжаются, гладкие и горячие, токающие в плавных изгибах, низинах и незаметных прогалинах. Он слышит, как бьются сердца, как кровь разносит по организму желание пока ещё несформулированного счастья, ни в одной из уличных игр Вася не был с девчонками так рядом.
Небольшое замкнутое пространство спелёнывает их в единый кокон, который более не разделить, по крайней мере в ближайшее время, – что бы ни происходило на поверхности, внутри, в глубине навсегда остаётся единство ожидающих гномика (кстати, как же он выглядит? Как непропорционально маленький человек с доброй гримасой? А если со злой?), трудно объяснить или поверить, но это так.
В башне под самой крышей
Ритуал повторяют пару раз. Хлеб съеден, воздух выпит, гном задерживается где-то в межэтажных перекрытиях, напряжение нарастает вместе с духотой. Вася чувствует, как, подобно спелым ягодам земляничной поляны, на телах Лены и Инны выступают капли пота. У него пот другой, плотный и крепкий, неуютный какой-то, тогда как терпкие земляники девчонок хочется собрать в жменю, чтоб ими умыться. Освежиться.
Хлеб, соль, вода,Гном, иди сюда,Нам нужно три волшебных палочки…Первой не выдерживает («раскалывается», как говорят актёры) Инна, самое слабое (в каждой компании обязательно есть такое) звено единой цепочки. Начинает хихикать и биться о дверь, точно в падучей, серьёзность, необходимая для посвящения, оказывается напрочь утрачена. Пушкарёвой ничего не остаётся, как прекратить процедуру. Она толкает дверь, трио вываливается наружу, день ослепляет всех пронзительным светом.
Вересковые пустоши
Что они делали там, втроём на пятом этаже, под самой крышей, в квартире, забитой книгами и пахнувшей хомячками? Никто не знает и уже не узнает, не вспомнит.
Например, Инна Бендер хотела стать певицей. У неё действительно сильный, пронзительный голос, который она демонстрирует при всяком удобном, но чаще неудобном случае. Будто забывшись, она вдруг начинает петь – и тогда словно бы преображается – выпрямляясь, точно внутри вибрирует туго натянутая струна. Лицо Инны разглаживается, становится самозабвенно красивым.
Обычно Инна копирует Аллу Пугачёву, которая в то время имела, кажется, отношение к каждому человеку в Советском Союзе. Точнее, каждый житель советской империи имел к Пугачёвой собственное, сугубо личное отношение.
А у Инны к тому же лились и вились волосы совсем как у певицы на обложке пластинки «Зеркало души», переворачивавшей сознание – ведь раньше, до Пугачёвой, никто в СССР не подозревал, что можно петь так, что ли, чисто и так точно, от своего имени, без каких бы то ни было примесей «партии и правительства», «общественного идеала» и учёта посторонних людей. Пугачёва пела так, если она совсем одна на планете и голос – единственное, что может спасти её от тотального одиночества.
Зеркало души
Инна пела иначе. Глядя в окно последнего этажа, за которым, кажется, всегда распутица-весна или поздняя осень, она будто бы пыталась прислониться к внутреннему столпу голоса, самому сильному, что в ней было. Запевая, она закрывала глаза и начинала форсировать звук, что наливался объёмом и креп с каждым мгновением, становился едва ли не видимым, материальным. Инна точно пыталась раствориться в этом звучании, перелиться в него, отдать ему всю свою детскую плотность.
Вася рисовал Инне концертные костюмы, из того, что видел в «Мелодиях и ритмах зарубежной эстрады» или у Аллы Пугачевой, чьи достижения казались ему такими же манкими, как глянцевый импорт на дисках из коллекции товарища Бендера. Ведь даже на пустейший фильм «Женщина, которая поёт» с Пугачевой в главной роли, шедший во всех кинотеатрах и ставший лидером годового кинопроката, было невозможно попасть: билеты отсутствовали настолько хронически, что становилось странным, что кто-то вообще сподобился попасть в зрительный зал.