Красно Солнышко

Авраменко Александр Михайлович

Тут Мал явился, со свёртком, в чистую тряпицу завёрнутым. Принял его Крут, положил перед Бурай Ханом:

– Дочь твоя просила передать меня тебе это…

Развернул полотно, и ахнули все – кусок чистого золота с конскую голову величиной. И похож даже…

– Всё сокрушалась Йолла-лучница, что не может супруг её заплатить выкуп племени за увод её. И супруг её, Храбр отправил со мной этот слиток, чтобы при удаче передать его тебе, Бурай Хан…

Замер старик. Заблестели глаза его подозрительно. Тронул пальцами злато. Провёл по гладкой поверхности. Задрожала губа нижняя, но справился он с эмоциями. Достал из-за пояса плеть узорчатую, хитрыми знаками изукрашенную, Круту протянул:

– Возьми, славянин. Передай Йолле. Она знает, что это. Спасибо. За всё.

Поднялся, руку протянул, как равному. Тугарин – славянину. Крепко было пожатие старика, несмотря на годы. Сразу видно – мечом и умением завоевал он титул свой и положение. Воины, хана сопровождающие, на лошадь его усадили, ковёр скатали, кивнули на прощание славу, как равные. И умчались. Подивился народ на чудо. Не бывало ещё на их памяти подобного… А в вечор уже, когда Ярило уже спать собирался, явился толмач тугаринский, пригнал десять коней в подарок зятю. Все – вороные, сильные, злые. Гривы длинные, хвосты – от рождения не стрижены. Глаза кровью налиты, ногами бьют. Но красавцы, как один! Рослые,

сильные! Настоящие боевые кони. Отдал гонец подарок ханский славам, передал, что не гоже тугарину без коня родного. Умчался. А тем временем и погрузку закончили. Все уместились. И места ещё немного оставалось. Туда Крут распорядился воду грузить. С провизией то у него всё отлично было – набиты трюмы лодий пеммиканом меднолицых. Ну а он и куда сытнее мяса, и не приедается, как что другое. Хватит на плавание всем. И с новичками поделятся. Ну, теми, кто на простых лодьях со славами пойдёт в новые земли… Переночевали у берега арконского, а поутру и в море вышли. И снова чудо – опять ветер попутный, на вёслах и не сидит никто. Мчат корабли по морю синему, радуются славы, что домой возвращаются. Правда, полную скорость развить не удаётся – держат караван простые лодьи, арконской работы. Не могут они так же быстро, как двулодники по морю идти. Неуклюжи да неповоротливы. Ну да ладно. Всё-равно, сейчас главное Оловянные Острова миновать, да выйти на Земли Кипящей воды. Там и запасы пополнить можно будет, и водой пресной разжиться… Чем дольше шли лодьи, тем больше порядка становилось в нём. Как обычно, без дела дружинники не сидели – переписывали тех, кто на борту их лодий находился: имя-прозвище, лет сколько, родом откуда, из каких краёв, какое ремесло знает. Перебрасывали друг другу свитки берестяные стрелами, хвалясь меткостью. А в каморке корабельной на первом двулоднике Крут сидит, свитки набело перемарывает на пергамент. И считает, сколь народу с ним идёт ныне в Славград: бывших полоняников – пять тыщ и двести сорок один. Из них мужей – четыре тысячи и девять сотен. Возраст – от двенадцати, до пятидесяти годов. Но в основном мужчины молодые, либо возраста среднего. Редко в полон берут детей и стариков. Обычно их убивают… Жёнок… На лодьях – всего три сотни и сорок и одна. Молодые. Красивые. Одна на сносях. Ссильничали, гады, ромеи. Уж больно красива дева… Далее: гости торговые с семьями и домочадцами. Тех – десять лодий. На них семьи. Это радует. А то ведь женского пола постоянно не достаёт в граде. Опять вот придётся на промысел идти. Добывать жён новым холостякам… Так на этих десяти лодьях пять сотен и ещё десяток народу. Из них детей разного пола – восемь десятков, кому шестнадцати не исполнилось… Опять считаем далее – десять лодий, что Ведун дал. На них наряда три сотни человек. Опять же – мужи все. Вот же… И пять лодий сам Крут купил. Туда пришлось из дружины народ выделять. Так что считать не надобно. Итого, подводим итог… Шесть тысяч и пятьдесят одна душа идёт с караваном… Аж в висках заломило у Крута от этой цифири – ведь сейчас в Славграде живёт меньше, чем прибудет… С ума сойти… Тревожно даже как то. А ну как захотят они иные порядки установить, чем сейчас устроены? Но тут же успокоился – не видал он черных и пустых душ, когда людей мимо него водили. Значит – примут новый уклад, как должное. Вот только с жёнками опять… Беда страшная… Только вроде все обзавелись, и на тебе… Эх, придётся опять в гости незваные наведываться. Либо у меднокожих всех скво скупить… Почесал в затылке, дальше углубился в бересту – кто каким мастерством обладает… Расписать, прикинуть… Однако, не такое лёгкое это дело… Впрочем, тут уже князьям думать. Гостомысл найдёт куда самого бесталанного пристроить, чтобы тот пользу приносил…

Долго ли, коротко ли – вышли на траверз Островов Оловянных. Засияли с правого борта каравана скалы белые, утёсы меловые. А ещё – полыхнули столбы чёрного дыма с них. Насторожились славы – помнит Крут, что ему торговец живым товаром на прощание сказал. Где то здесь рыщет флот ромейский, ищет поживу. Похоже, хотят греки вернуть полон выкупленный обратно. Подивился жадности их воевода. Губы крепче сжал. Распорядился часть людей с двулодников на свободные места обычных лодий перевести, а его кораблям – к бою готовиться. Ну а лодьи простые в середину каравана переставить. Так спокойнее. Корабли славов и быстрее, и поворотливее, и воинов на них больше. Да и машины хитрые камнемётные стоят на палубах, дальнобойные… Заскрипели ворота, на противовесы требучетов дополнительные грузы навесили. Достали из трюмов снаряды особые, глиняные, жидким огнём наполненные. Тулы со стрелами к бортам подвязали дополнительные, на окна изб, что на палубах двулодников, щиты деревянные навесили, штормовые. Дубовые доски удар волны держат, не прогибаются. Так что стрелу или копьё метательное удержат. Не дадут находящихся внутри безоружных поранить или убить… Сутки шли вдоль берегов Оловянных, строй держали чётко, команд слушаясь. Менялись, как положено, отстояв своё время. Нельзя постоянно в напряжении быть. Враг коварен. Нападёт, когда люди вымотаются, ослабнет у них внимание, так что отбыл на палубе часы свои – и внутрь. Спать. Отдыхать. Есть и пить. Вторые сутки пошли. На ночь к берегу не подходили. Луна нынче полная, а кормщики уже не в первый раз этой дорогой идут. Незамеченным враг не подкрадётся. Выдаст его свечение морское. А подняться по тревожным ударам била запасным воинам – до десяти досчитать не успеешь… Уже знакомый мыс показался, где тогда с друидами договаривались… Пусто на нём. Безлюдно. Ни души. И это настораживает. Да и вообще не по себе сейчас воеводе. Словно рвёт душу ему нечто, предупредить пытается… Глотнул воды, вроде отпустило. Но на воздух вышел. Тихо вокруг, только снасти поскрипывают, да парус полощет. Дружинники, что караул несут, на своих местах, как положено. В броне. До боли в глазах в темноту всматриваются. Это – доброе дело. Вздохнул воздух густой полной грудью воин, даже глаза прикрыл от удовольствия, и вдруг ахнул поражённо – там, вдали, за островом малым, что у Эрин раскинулся, громадный столб чёрного свечения в небо уходит. Настолько чёрный, что даже во мгле ночной выделяется… Вот они, ромейские корабли!

Но суетиться не стал, отдал команду:

– Поднимай всех. Подай сигнал идущим позади – ромеи за островом.

Кивнул дружинник, снял фонарь с крюка, в мачту вбитого, застучал кресалом. Вспыхнуло масло сразу же, закрыл воин слюдяное окошко, накрыл сверху плащом, побежал в корму. Там, прикрывая огонь плащом, передал слова воеводы остальным. И пошло, поехало. Пролив достаточно широк. Места хватает. А воины уже готовы. Стрелки на местах. Требучеты наизготовку… Лишь команды ждут. Крут подошёл к махине камнемётной, сам уложил ядро глиняное в ложку великанскую. Подумав, подправил прицел. Потом вознёс просьбу Перуну, и рванул рычаг, противовес махины отпускающий. Треснула ложка в перекладину, раздуваемый ветром вспыхнул тлеющий от кресала фитиль ядерный, полетела точка едва заметная к острову. Миновала его, и… Как сверкнуло! Лопнуло ядро в воздухе над самой гущей галер-каторг, в засаде на славян стоящих, полыхнуло ярко! И сразу светло стало, как днём…

Глава 27.

…Флот входил в залив озера под приветственные крики жителей Славграда. Паруса на горизонте заметили издали, дозорные в граде свой хлеб зря не ели. Правда, поначалу смущение взяло – почему парусов едва ли вдвое против посланного, потом рассудили – либо трофеи по пути взяли, либо отказался Храм Святовидов лодьи свои назад забирать. Впрочем, не суть важно. Главное, общине и племени прибыток. К пристани приставали с ходу, залихватски, гордясь выучкой. А горожане радовались, что увидят своих близких и друзей, узнают новости с Родины. Ну и если очень и очень повезёт – то решится родня перебраться к ним, на новые земли… Но уже начинали смолкать приветствия и здравицы – то люди рассмотрели посечённые борта, дыры, наспех залатанные парусиной да лесом сырым. Увидели и повязки, кровью пропитанные. С сухим треском ударились борта о причалы, стукнули сходни, сбрасываемые с палуб на брёвна причалов, взметнулись змеями канаты швартовые. И сразу засуетились общинники, привязывая крепко-накрепко корабли, явившиеся из дальнего похода. Первыми сошли раненые ратники. К ним сразу заспешили жрецы-лекари. Уже приспособился народ. Сколь раз приходилось без сна и отдыха вытаскивать людей с того света, принимать множество народа, расселять и распределять их с толком и пользой, и никого ведь забывать нельзя. Ведь не про вещь говорим – про человека! Потянулись следом новые жители Славгорода, впервые на новые земли ступающие. И множилось и число с каждым мгновением… Князья не верили своим глазам – ждали три тысячи, а тут… Едва ли не столько же, сколь сейчас живёт в граде и окрестностях, да в городках рудничных, считая тех пленников, что отрабатывают свои пени военные. Да как только Крут смог! И, похоже, досталось им по пути, и немало. Раненых много, лодьи побиты. Да где же воевода то?!. А тот уже спешил навстречу братьям, на ходу шелом снимая с головы, украшенной воинской прядью, в которой засквозила первая седина. Предстал перед очами князей, поклонился едва заметно, потом устало улыбнулся, молвил:

– Прибыл я, князья мои, домой наконец. Привёз людей восемь тысяч разных племён и родов, да подарки, да пленников четыре сотни, словом, можно сказать удачно сходил, коли бы не наши потери. Сгинули, сложив головы в бою жестоком, двести витязей, пораненых не меньше. Да из тех, кто на поселение ехал, ещё сто и десять погибло. Простите за то, что не уберёг всех…

Вновь голову склонил, да шагнул тут вперёд Брячислав, обнял воеводу, а следом и Гостомысл:

– Да что ты напраслину на себя возводишь, соратник наш! Ты – чудо великое совершил! Стольких доставил через синий океан, а кого потерял – знать, судьбина такая у них. Не все же из боя живыми уходят… На теперь – отдыхай, отмывайся, а в вечор ждём тебя в Детинце, расскажешь все новости.

Курт вновь кивнул головой, потом обернулся, принял из рук стоящего позади него воина небольшой ларец, подал князьям:

– Здесь перепись. Те, кто с нами пришёл. Кого в полон взяли. А остальное я уж потом поведаю. Ибо дела творятся чёрные на Славянской земле…

Сказал, и ушёл, заронив тревогу в сердца князей. Но тут же отложили печали подале – чего зря кручиниться, если ещё неведомо ничего? Сейчас куда более неотложные дела есть! Ибо народ на берег так и валит, как только еды да воды хватило привезти стольких! И только сейчас заметили за высокими бортами лодий и двулодников узкие корпуса византийских каторг-галер, да круглые бока ирландских корачей. А воин Крута уже спрашивал окружающих, не видал ли кто Храбра Воеводу, да супругу его, Йоллу. Гостинец им от родни передан, отдать бы надобно поскорей. И застыл неподвижно бывший монах Брендан, слушая уже почти забытую родную речь, на которой говорили невысокие, но коренастые люди, одетые в полотняную тёмную одежду, украшенную рунами. Не было лишней суеты, все общинники знали, что им делать, сходящих на берег тут же вели к старым землянкам дружинным, уже который раз верную службу исполняющим. На сей раз там бани устроили огромные, ибо помыться после длинной дороги – дело первейшее. Тех, кто уже с себя соль морскую смыл, да грязь неизбежную, одевали в чистое, затем уводили на поле перед Детинцем, где стояли столы огромные, длинные. Там сажали приезжих за стол, кормили и поили сытно. Горели огромные кострища, на которых готовили еду для людей. Амбары общинные не опустеют. Нужно будет – и десять тысяч человек прокормить смогут три года! Ибо распаханы уже земли вокруг града на десять вёрст, и все до единого засеяны! Да Славград уже широко раскинулся. Пусть пока половина изб пуста, да вот уже и жители новые прибыли. Сейчас заселяться, хотя и не все. Не рассчитывали на такое число народу горожане и князья, половина пока без крыши останется. Ну да это ненадолго – леса видимо-невидимо. Сушить его славы наловчились быстро. Так что до первых холодов да белых мух у всех дома добротные будут. И горюч камнем для топки печей тоже обеспечат. Не будет ни един человек, ни один общинник страдать от холода и голода на новом месте!..

– Приветствую тебя, Храбр Воевода! И тебя, Йолла, супруга Храброва!

В избу вошёл высокий дружинник в доспехе, поклонился хозяевам, поприветствовал.

– И ты будь здрав, добрый человек! Не желаешь с нами обед разделить?

Поклонились в ответ хозяева гостю, пригласили трапезу разделить. Но тот вежливо отказался – недосуг. Дел ещё видимо-невидимо. Только-только с двулодника на землю твёрдую сошёл…

– Гостинец вам родня передала. Во дворе стоит. И вот…

…Гостинец? Родня? От кого, любопытно? Если бабка только… Правда, через кого и как? Но тут дружинник извлёк из-за пояса нечто завёрнутое в чистую тряпицу, положил на Божью Ладонь. Затем добавил:

– Ну, это в довесок. А сам подарок во дворе.

И улыбнулся устало, но лукаво. Не утерпели хозяева, поднялись из-за стола. Вместе с воином вышли на двор, и обомлели оба – стоят десять вороных, словно смола, коней долгогривых. Копытами бьют, глаза красные, злые, удила грызут. Коноводы их едва держат. Увидел жеребец главный Йоллу, рванул головой так, что лопнул ремень кожаный, оборвалась уздечка, и рванулся конь к супруге Храбровой. Заступил ему дорогу было слав, защищая свою женщину, да оттолкнула его тугаринка в сторону, бросилась навстречу жеребцу, замерли оба, встретившись, затем конь ей свою голову под мышку сунул, всхрапнул довольно, толкает женщину носом мягким, бархатными губами ладонь её ласкает… А супруга Храброва замерла на месте, слёзы из глаз градом, и что-то жеребцу на ухо по своему шепчет. Дружинник же обернулся к воеводе второму, шепнул:

– Исполнил Крут обычай их. Заплатил выкуп племени. Злата с конскую голову дал отцу её, Бурай Хану. Так что пусть дурные мысли больше жену твою не гложут. А кони – хороши! Тот жеребец, когда ромеи на двулодник вломились, двоих копытами убил…

Подмигнул, и ушёл со двора… Храбр к жене подошёл, ну да Йолла уже успокоилась. Глаза красные вытирает, говорит:

– Это Харс. Я его жеребёнком выхаживала. Не забыл меня… Только как эти кони к Круту попали? Никогда лошадей породы этой не давали иноплеменникам. На них у нас лишь ханы великие, да герои ездят… Помоги мне, супруг мой…