Красное и белое. И серо-буро-малиновое
Шрифт:
Жил себе, не тужил, например, горный инженер Анимикусов Алексей Сергеевич, дальний родственник князя Ани-Анимикусова. Снимал в доходном доме на центральной улице Глупова квартиру в шесть комнат, а затем и выкупил квартиру у домовладельца. И оказалось, что стоимость его квартиры превышает порог, установленный глуповским Советом. Совет муниципализировал квартиру инженера, оставил ему одну комнату как спецу, а в другие четыре поселил бедняков из глуповских трущоб, которые всю жизнь пользовались дворовыми нужниками и мылись только по субботам в бане. Пользоваться унитазом и ванной они не умели и не хотели учиться. Нет нужды говорить о том, во что превратилась бывшая чистенькая и уютная квартира горного инженера, а ныне –
Квартиры изымались и в них селились все те из бедноты, кто писал заявления в местные Советы. Конечно, при необходимости к заявлению кое-что прилагалось для стимулирования процесса, ведь в советской власти сидели все те, кто недоедал и недопивал при царском режиме, а теперь спешил воспользоваться своим положением для компенсации недоеденного и недоппитого.
Само собой разумеется, что и особняки были конфискованы тут же. Селить в особняки людей советская власть как-то боялась. Поэтому в особняки въезжали самые разные учреждения, после чего учреждения письменно уведомляли об этом местные Советы. Матрёшкин с ЧК, например, занял особняк глуповской епархии, выгнав пинками церковнослужителей, не дав им даже закончить обед. В этом здании были замечательные подвалы с высокими потолками, толстыми стенами и оконцами, выходящими во двор особняка. В этих подвалах при епархии хранились всякие продукты – соленья, наливки, солёное сало, головы сахара и соль… Всё это чекисты прибрали к рукам и по-товарищески разделили между собой. Подвалы оказались очень удобными для тюрьмы при ЧК.
Матрёшкин, в целях личной безопасности, занимал верхний этаж бывшей епархии – в подвале, как я уже говорил, находилась тюрьма; на первом этаже – службы и кабинеты; на втором – кабинеты председателя ЧК, его заместителей и начальников основных отделов; а третий, верхний этаж, который ранее был жилыми помещениями отцов епархии, занимал теперь под квартиру один Матрёшкин.
Маленький изящный особнячок в стиле модерн розового цвета, который принадлежал артистке Глуповского театра Мальвине Брежзинской, как поговаривали, любовнице князя Ани-Анимикусова, которая бежала вместе с белоглуповцами в Крым, заняла Зойка Три Стакана. А поскольку Зойка Три Стакана была очень занята советской деятельностью, ей в помощь оставили всю прислугу Мальвины и платили этой прислуге приличное жалование. У входа в особнячок сколотили из горбыля сторожевую будку, покрасили её тёмно-зелёной краской, в которой сидела охрана и никого к Зойке в дом не пускала. Будка, конечно, и своей архитектурой, и цветом совершенно портила вид особнячка, но кто думает во время революции о гармонии цветовых и архитектурных форм?
Как закончился социализм по Кузькину
На следующее утро после завоевания Глупова Красноглуповской армией, прежние чиновники явились в присутственные места и стали скрипеть перьями, марая бумагу. Зойка Три Стакана, приступив к управлению Глуповской губернией, собрала их всех в зале собрания, вытащила из кармана кожанки наган, положила его перед собой на стол, и задала вопрос:
– Ну и кто из вас служил белым?
Чиновники вытолкнули из своей среды Полушкина, и сказали:
– Вот. Он первый начал служить.
Полушкина по распоряжению Зойки Три Стакана арестовали, и в ЧК он начал давать признательные показания о том, как он сдал Советскую власть и как он служил белым. Следствие вёл Матрёшкин с двумя своими заместителями – Кечистовым и Чекистовым. Оба дружили с Матрёшкиным ещё с тех времён, когда пацанами бегали босиком по деревне Мокрушкино и по ночам залезали в огороды середнякам и кулакам, воруя там овощи и фрукты. Но Кечистов и Чекистов, в отличие от Матрёшкина, были призваны в действующую Армию и почти год провели на фронте. Оба в декабре 1916 года дезертировали с фронта и бежали в Глупов, где вместе с Матрёшкиным жили на складе лыковязальной артели и подрабатывали случайными заработками, а также мелкими кражами, не опускаясь, всё же, до откровенного разбоя. Когда Матрёшкин стал главным милиционером Головотяпии и мог своим служебным положением защитить их от уголовного преследования за дезертирство, оба они пошли в советскую милицию и исполняли любые приказания Матрёшкина.
В отличие от Матрёшкина, оба они «понюхали пороху», участвовали в штыковых атаках, и жизнь человеческая для них была не дороже ломанного гроша. Поэтому, когда Матрёшкин выходил из пыточной комнаты и поднимался на третий этаж в свою квартиру отдохнуть и попить кофию (ему понравилось, как кофе готовили повара бывшей епархии), Кечистов и Чекистов подвергали Полушкина изощрённым пыткам.
В итоге выяснилось, что Полушкин возглавлял глубоко законспирированную сеть белых пособников из числа царских чиновников-монархистов, которые создали контрреволюционную организацию «Глуповские монархисты». Вся вражеская сеть была выявлена, каждого из членов этой сети арестовали и каждый из них признался во всём, в чём их уличало следствие, и её участники в соответствии с законами военного времени были прилюдно расстреляны. Среди участников контрреволюционной организации оказался и отец Вари Круглолицыной, Владимир Васильевич Викторов.
Во времена существования Головотяпской республики Елизавета Ани-Анимикусова поручила ему возглавить министерство здравоохранения, а поскольку больше это было делать некому, поскольку все более или менее сведущие в лечебном деле врачи были в действующих белоглуповской и красноглуповской армиях, Владимир Васильевич согласился, хотя был известен как хороший практикующий врач, а не чиновник.
Он также был приговорён к расстрелу, но об этом узнала Варя Круглолицина, которая отпросилась с фронта и примчалась в Глупов спасать отца. Сразу же с вокзала Варя бросилась в кабинет к Зойке Три Стакана.
Зойка Три Стакана узнала Варвару Круглолицыну и долго расспрашивала её о том, как идут дела на фронтах гражданской войны и что там на самом деле делает Камень – не скрывает ли он от Зойки Три Стакана какие-нибудь там штучки. Удовлетворив своё любопытство и убедившись, что Камень дерётся за революцию, не помышляя о женском вопросе, она спросила Варвару, чем вызван её визит в Глупов. Варя, сбиваясь и, переходя время от времени на плач, рассказала, что знала о судьбе отца.
– Что ж я могу поделать, Варвара? Владимир Васильевич Викторов – министр Головотяпской республики, пособник буржуазии и контрреволюционер. Его роль в контрреволюционной организации доказана, он и сам написал собственноручное признание. По законам революции он должен быть уничтожен как враг советской власти!
– Да какой же он враг? Он же врач! Он ведь и министром стал для того, чтобы лечить людей! Его стараниями были спасены не только белоглуповцы, но и рабочие и крестьяне, многие узники лизкиного режима были спасены именно его руками! Скольких глуповских задниц, выпоротых лизкиными держимордами, он лично смазывал мазями собственного изготовления, спасая их от сепсиса. Он ведь давал клятву Гиппократа, когда получал диплом врача!
– Кому давал клятву? – Переспросила, не разобрав, Зойка Три Стакана.
– Древнегреческий врач Гиппократ придумал такую клятву, в соответствии с которой каждый врач обязан лечить любого больного, даже врага, все свои силы и знания направлять на благо этого больного. Отец, давший эту клятву, выполнял её и при царе, и при первых днях Советской власти в Глупове, и при Лизке. Он не помогал Лизке, а помогал больным – это же совсем разные вещи. К этому его обязывала данная им клятва
– Ну, если он такую клятву дал… – Почесала макушку головы Зойка Три Стакана. – Приходи-ка ты завтра, а я поговорю со следователями, узнаю в каком состоянии дело, может чем и помогу.