Красное и белое. И серо-буро-малиновое
Шрифт:
Глуповцы, пока Зойка Три Стакана, вздыхая, приходила в себя, не шевелились. Даже Камень, посвящённый, казалось бы, в самые глубины тайн Зойки Три Стакана, стоял, как зацементированный, больше всех открыв свою пасть – слово «рот» здесь, поверьте, не уместно.
– Ну что ж, товарищи! Задание партии и СНК надо выполнять, иначе мировой революции нам не видать, – бодро произнесла, встрепенувшись, Зойка Три Стакана, и сняв тем самым завесу пугающей тишины. – Нам нужно не только бить врагов, мешающих делу революции, но и восстанавливать мирную жизнь в стране, начать, так сказать, производственный и сельскохозяйственный путь к коммунизму.
Глуповцы закрыли рты и судорожно сглотнули.
Сборы были скорые. Блистательное «дело» у моста через Грязнушку привело к тому, что красноглуповцы захватили большой запас вооружения белоглуповцев, и сдав под расписку Зойке Три Стакана имевшиеся у них рогатки, вооружились винтовками и пулемётами. Две дивизии быстренько расположились у границ губернии. Белые, в целях выравнивания фронта, отступали к югу и их не было видно ни в подзорную трубу, ни в полевой бинокль с колокольни центрального собора Глупова. Военные действия переносились далеко за пределы Глупова и губернии, хотя, на всякий случай, глуповцы продолжали сражаться – палить во все стороны из ружей и пушек из своих окопов, блиндажей и занятых ими крестьянских изб. Одновременно с этим войска собирались в Царицын. Сегодня сложно представить себе, как можно – одной рукой сражаться с белыми, а другой штопать портянки и портки, да укладывать вещи в поход, но в те далёкие годы и не такое бывало, судя по официальной истории.
Постреляв ещё немного и окончив сборы вещей, глуповское воинство было готово к отправке. На вокзал провожать бывшую Красноглуповскую армию, её бойцов и командиров пришли все работники глуповских советов, все большевики и остальные непартийные жители города. Зойка Три Стакана, она же – тов. Розенбам, перецеловала всех отъезжающих, пожелала им поскорее добить врага и вернуться в родной Глупов. Её прощание с Камнем было кратким и суровым. Оба страшно переживали по поводу предстоящей разлуки, понимая, что эта разлука может быть и навсегда, поэтому они крепко жали и трясли друг другу руки, не решаясь обняться – свои чувства они не особенно афишировали, хотя все глуповцы давно уже всё знали об их отношениях. И только тогда, когда поезд до Царицина со штабным вагоном во главе двинулся, они вскрикнули разом, и слились в вечном крепком поцелуе, как будто бы их навсегда склеили клеем «Момент». Но нет ничего вечного. Даже поцелуи, как бы сладостны и желанны они не были, не бывают вечными. Как писал известный древнегреческий философ в одной из советских хрестоматий по философии: «Всё течёт, всё изменя». Революционная сознательность сделала своё и Камень с трудом оторвался от Зойки Три Стакана и впрыгнул на ходу в открытую дверь вагона, где был подхвачен руками своих сослуживцев.
Долго ещё провожавшие видели огромные руки Камня, судорожно корчившиеся в последнем привете из открытой двери вагона. Уже и поезд стал мало различим и слился с сизой дымкой поросшего кустарником горизонта, а ручища Камня все виднелись и виднелись, передавая любимой последний привет…
Поскольку предметом моего исторического исследования является история Глупова, а не всякие любовные истории, то следует очень коротко остановиться на том, что произошло с глуповскими войсками в Царицыне, поскольку история гражданской войны в России подробно описана.
Как известно, в 1919 году основу войск царицынского участка фронта составили части 3-й и 5-й армий, а также Красноглуповской армии, которые все вместе были реорганизованы в 10-ю армию, командующим которой был назначен К. Ворошилов. В то время как в Царицын прибыли красноглуповские воины вместе с их командирами, бывший генерал-лейтенант царской армии Андрей Евгеньевич Снесарев, по должности военрук Северо-Кавказского военного округа, организуя оборону Царицына, привлёк к работе по его обороне специалистов и офицеров бывшей царской армии, в их числе и Л.Круглолицына из штаба Красноглуповской армии.
Кузькин был сразу же после первой беседы Снесарева с вновь прибывшими красноглуповцами отправлен в Глупов с формулировкой «за полную непригодность к военной службе и какой-либо руководящей работе».
Камень, Живоглоцкий и Железин остались в Царицыне – Камень стал командиром первого Красноглуповского полка в составе 10-й армии, Живоглоцкий – командиром второго Красноглуповского полка, а Железин на правах представителя глуповских большевиков вошёл с совещательным голосом в состав военного совета Северо-Кавказского военного округа.
На первом же заседании военного совета, на котором шёл разговор о переходе от обороны к наступлению, со всей остротой встал вопрос: «кто будет вести протокол?»
Железин, тихо сидевший на краешке стула в конце стола, за которым шло совещание, скромно сказал:
– Я могу… Я могу вести протокол – я и в Глуповском совете вёл все протоколы, и в партийной ячейке вёл.
Так и порешили. Посадили Железина в центр стола, чтобы он слышал все выступления и тщательно вёл протокол. В запасниках музея глуповской истории хранится картина 30-х годов ХХ века, которую мне показали, размером три на пять метров, которая называется так: «Заседание совета Северо-Кавказского военного округа». В центре картины как раз и изображён Железин, тщательно ведущий протокол заседания. Правда, все присутствующие изображены так, будто Железин руководит заседанием, а не ведёт протокол. Но что вы хотите? Социалистический реализм!
Ведя протокол, Железин обратил внимание на невысокого роста кавказца, который мало говорил, но внимательно следил за происходящим. Громыхал и бил кулаком по столу Ворошилов, спокойно возражал ему Снесарев, а кавказец сидел спокойно и курил трубку, хотя было видно, что он был на этом заседании далеко не последний человек. После совещания Железин подходил к каждому, кто выступал на совете и записывал их имена и должности, при необходимости переформулировал текст выступлений.
Подойдя к кавказцу, Железин обратился к нему так:
– Привет земляк.
– Здравствуйте, товарищ, – спокойно ответил кавказец, и вяло пожал протянутую ему Железиным руку.
– Я – Железин, из Глупова.
– А я – Сталин, – кавказец помолчал, и добавил. – из Москвы… А что, товарищ Железин, вот тут Троцкий беснуется, кричит о том, что мы зря давим на бывших царских спецов, даже термин такой придумал – «спецоненавистничество». А мы считаем, что надо снимать к чёрту всех этих Снесаревых. Мы думаем, что военрук Снесарев очень умело саботирует дело. Он и его помощники из царских офицеров не могут, не хотят и не способны стоять за дело революции, защищать пролетариат и крестьянство. Поэтому и не переходят к активным военным действиям. Как Вы думаете, товарищ Железин, кто прав – мы, военный совет Северо-Кавказского военного округа, или Снесарев с Троцким?
Имя Троцкого вызвало душевный трепет у Железина, который сразу же вспомнил о судьбе несчастного Ситцева-Вражека, и он хотел было ответить, что, конечно же, товарищ Троцкий прав, но вовремя подавил в себе животные инстинкты, и, внимательно посмотрев в глаза собеседнику, сказал:
– Я думаю, что Вы правы, товарищ Сталин. И военный совет Северо-Кавказского военного округа во главе с Вами.
Сталин довольно засмеялся и, по-дружески похлопав Железина по плечу, вполголоса произнёс:
– Вот и дальше придерживайся этих взглядов… Железин. Не пропадёшь. А Троцкого ты не бойся, мы и не таких видали, верно?