Красное и белое. И серо-буро-малиновое
Шрифт:
Было это примерно так. В село Вихляевку въезжает полк Кузькина. Во главе полка в бричке едет сам Кузькин. За бричкой плетётся уставшая лошадка, на которой восседает здоровый бородатый детина, держащий в своих лапах древко красного знамени, развивающегося полотнищем над головой лошадки.
На полотнище белыми буквами коряво выведена надпись:
«ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕ
ТАМ !»
Следом идёт полк – кто на лошадях, кто на бричках, кто на телегах. Навстречу полку выходит толпа крестьян во главе с председателем сельсовета:
– Здравствуйте,
Кузькин важно выходит из брички:
– Я – комиссар по работе с комбедами Кузькин. – И показывает крестьянам соответствующий мандат. – И ещё я Председатель Исполкома Всеглуповского совета, но это так. А вообще-то я классик марксизма-ленинизма. Комбед у вас создан?
Крестьяне изумлены таким обилием чинов у товарища начальника.
– Нет у нас ничего такого… лишнего. Все тута свои. Никто не создан. Продовольствие сдаём, есть и расписки.
– Понятно! Значит так, председатель. Полк ЧК размещаешь по домам крестьян и ставишь их на довольствие, а мне какую-нибудь избу в центре, да получше – я же главный!
Полк размещали по домам, крестьяне кормили бойцов самым лучшим – все уже знали, что такое ЧК. Кузькина помещали в дом к какому-нибудь самому зажиточному крестьянину или даже к попу, если у попа был хороший дом. Там Кузькину отводили лучшую комнату, топили баньку, парили его и кормили свеженькой курочкой и угощали самогоном и наливками. За столом с хозяином дома и с председателем совета вёлся разговор о советской власти, о мировой революции и о светлом будущем. Хозяин, даже если это был поп, поддакивал и со всем соглашался.
Простые чекисты и вели себя попроще. Они вваливались в том дом, куда их размещали на постой, доставали из-за пояса наган или маузер, и зловеще говорили хозяину:
– Ставь жратву, выпивку, а потом в постель ко мне бабу приводи.
А если какие бабы отказывались лезть в постель к чекистам, те грозились перестрелять всю семью.
На следующее утро Кузькин созывал всех крестьян, за исключением кулаков, на митинг, на котором и выступал с изложением Декрета и о том, что нужно создать Комбед. После этого крестьяне начинали выступать, и всегда находился один такой горлопан из голытьбы, который, разрывая на себе рубашку, кричал в толпу:
– Для чего мы, братцы, революцию делали, а? Для чего кровь проливали, а? Чтоб опять голодранцами бегать, да у кулаков рабами быть, а? Мы не для того помещиков повыгоняли! Мы за справедливость! Мы должны богатеев к ногтю прижать! Надо, чтобы все жили хорошо, а не только кулаки!
Такого сразу же и выбирали главой комбеда, если он оказывался большевиком. Если он большевиком не был, то его всё равно выбирали главой комбеда, но с условием, что он вступит в большевики. Тогда сразу же после митинга партийная ячейка Кузькинского полка принимала горлопана в большевики и выдавала ему партийный билет. Возражений чаще всего со стороны выбранного не было, глава комбеда понимал, что, став большевиком, он получал себе дополнительные льготы. Кузькин выписывал главе комбеда соответствующий мандат, ставил свою подпись и печать на неё, и с полком двигался дальше в следующую деревню.
Созданный таким образом комбед начинал осуществлять строгий и весьма придирчивый учёт и распределение хлеба в селе, продуктов необходимости и сельскохозяйственной техники. Зачастую комбеды отменяли решения советов на том основании, что беднота ближе к пролетарию, чем середняки, поэтому именно комбеды должны осуществлять диктатуру пролетариата в деревне.
Поскольку продовольствия для Советской России в те времена катастрофически не хватало, то для снабжения армии и рабочих большевики были вынуждены создать продотряды. Продотряды изымали «излишки» продовольствия у кулаков и середняков, а комбеды были в этой работе первыми помощниками продотрядов, показывая отрядам указательным пальцем на кулаков и середняков.
Вот чем хороша природа, так это своей гармонией!
Гармония наступала и в сложных взаимоотношениях на селе. В основе сельской гармонии всегда и во все времена лежал самогон, особенно среди деревенской бедноты. А поскольку председатели комбедов были самыми бедными бедняками, то они до него были очень охочи.
Обычно накануне разверстки в комбед тянулись вереницы крестьян, которые побогаче, с бутылями самогона, салом и лучшими кусками мяса.
– Сидор Сидорыч, – обращались они к главе комбеда, – войди в положение. Детишек жена нарожала кучу, два старших сына за советску власть кровь на фронтах проливают в Красной армии. Как же совсем до нуля всё отдавать-то?
Сидор Сидорович, который ещё полгода назад в деревне звался просто «Сидорка-пьянчужка», важничал, ломался, мол, ничего не знаю – учёт есть учёт, должны мы отдать столько-то пудов хлеба и всё тут! Но, косясь на горлышко бутыли, выглядывающую из принесённого в его избу крестьянином мешка, начинал мяться и входить в положение. Тут крестьянин, разводя руками, обычно говорил:
– Сидор Сидорыч, мы что с тобой – не русские люди, что ли? Давай-ка с устатку первачу по стаканчику выпьем.
Выпивали по стаканчику, потом по второму… Сумма зерна в ведомости, которое должен был сдать этот крестьянин, потихонечку уменьшалась пропорционально выпитому количеству самогона и доходила до приемлемого значения.
Дальше – больше. Некоторые комбеды дошли в Глуповской губернии до того, что позакрывали сельские советы за их антиреволюционную деятельность и взяли всю советскую власть в свои комбедные руки. Это взятие власти в свои руки кое-где вылилось в откровенный грабёж односельчан, например в Усманском уезде члены комбедов брали женщин односельчанок в жены вне зависимости от их желания, присваивали себе лично всё конфискованное имущество, выгоняли зажиточных крестьян из их домов, и брали эти дома в свою собственность. Недовольных арестовывали и сдавали в ЧК, где разговор был короткий: за антиреволюционную деятельность – расстрел!
Известно, что ещё 24 августа 1918 года вышел декрет «Об отмене частной собственности на городские недвижимости». Глуповские Советы начали ещё до этого декрета вселять бедноту в городские квартиры, но сделать это не успели – Елизавета Ани-Анимикусова со своей белоглуповской армией заняла губернию и восстановила старые порядки, выгнав бедноту обратно в бараки и землянки (предварительно выпоров). Поэтому лишь после освобождения Глупова от белых Советы принялись реализовывать декрет в полной мере. В соответствии с его положениями местные Советы сами определяли предел стоимости недвижимости, выше которого недвижимость изымалась у владельцев в форме муниципализации. Домовладельцу такого имущества под страхом выселения или заключения в тюрьму запрещалось взимать наёмную плату с квартирантов.