Красное каление. Том второй. Может крылья сложишь
Шрифт:
Эти высоты являлись последним естественным рубежом перед столицей белого донского казачества. И стояли на их обороне отборные белоказачьи войска.
Комсвокор задумчиво обвел взглядом белую равнину, сверкающую до боли в глазах на крепком морозце выпавшим ночью обильным снегом. С только что захваченного колпаковской разведкой холма, откуда ночью было сбито боевое охранение вражеских пластунов, открывался отличный обзор на прилегающие окрестности. Впереди белой широкой горой виделась высота 403, занятая пластунами Донской армии и у подножия которой строились, паруя на крепком морозе, густые полки вражеской конницы. Второй сводный и бригада имени Блинова подтягивались сзади и разворачивались для атаки в белой
Спина Панорамы, комсвокоровской кобылы, подрагивая, стала покрываться белым пушистым инеем и Гришка заботливо накинул на нее попону, бережно вынув ее из подсумка на своем седле.
– А где ж ее попона? – пробормотал Мокеич, думая о чем-то своем и не оборачиваясь.
– Так ить… сушатся, все три, Мокеич! Не успевают за тобой, ты нынче больше носишься, чем стоишь…
– Молодец, благодарю за заботу…, -не отрывая глаз от окуляров бинокля, проговорил комсвокор, – А примета это плохая, Гриша. Свою попонку отдавать… Береги нынче Воронка.
Тем временем в колышущихся рядах кавалерии белых взметнулись знамена, сверкнув на январском солнце золотыми наконечниками. Думенко тут же послал вестового к наштакору Абрамову с приказом корпусу и бригаде блиновцев атаковать противника немедленно.
… – Ну што, Григорий, окропим нынче этот молодой снежок? Винцом… молодым да красненьким?.. Не соврали колпаковские … А-га-а… Вот они, голубчики, рядком стоять. Под парами стоять, небось драпать собрались… Ну и… спасибо тебе, Сидорин за такой подарочек!.. Вот што, Григорий, – Думенко деловито оторвал глаза от окуляров бинокля и, продолжая настороженно всматриваться в белую низину, раскинувшуюся у подножия только что взятой высотки и упиравшуюся вдалеке в железнодорожную станцию с едва различимым в сыпящемся с неба мелком снежном мареве зданием вокзала, – скачи-ка ты немедленно к партизанам. Пускай они… Надо им взять вот этот хуторок…, -он на весу развернул карту-пятиверстку, – Жирно-Яновку. Там на станции, во-от она, Нор-кинская, -он ткнул карандашом в точку на карте, – надо немедленно взорвать пути!.. Иначе сбегут наши бронепоезда! Запомнил, кузнец? Пулей лети!
И, когда Григорий был уже в седле, едва сдерживая застоявшегося на морозе заиндевевшего Воронка, крикнул вдогонку:
– Скажи комбригу партизанской чтобы скрытно шли! Без шума! Иначе упустим! Они под парами!
Сквозь свист ветра в ушах вдруг явственно услыхал Гришка звонкий веер пуль над самой головой. Холодок прокатился по спине. «Эх! пулеметчик гонится!.. Хос-с-поди, помилуй!» – и тесно пригибался к секущей лицо мокрой конской гриве все ниже. Нырнул под насыпь, пули звенькнули пару раз об рельсы и отстали.
И, когда уже завиднелись в снежной круговерти отведенные в арьергард передки артбатареи партизанской бригады, вдруг позади рванул шальной трехдюймовый снаряд, явно перелетевший боевые порядки бригады. Горячая волна ласково лизнула Гришкину шею и спину, вдавив в коня и гулко шарахнув по ушным перепонкам. Воронок вдруг встал, как вкопанный, закинул к небу мокрую голову, мелко задрожав, попятился назад, осаживаясь и широко расставив задние чулкастые свои ноги. Гришка едва успел соскочить с седла.
Лиловый округлившийся глаз Воронка щедро наполнился бирюзовой, как донская вода, крупной прозрачной слезой. Из развороченного живота медленно выходили блестящие и
С минуту Гришка, отупело присев на корточки и прикрыв лицо растопыренной ладонью, бесслезно и беззвучно рыдал. Сердце стучало, как вагонные пары, рвалось из груди. Наконец, он поднял голову, осмотрелся, сделал несколько шагов назад, почти к самой дымящейся воронке, поднял заснеженную свою папаху и снова бросился к Воронку. Навалившись на его мокрую шею, крепко обнял, щекой на миг прижался к теплому подрагивающему телу друга. Поцеловал в лоб пониже мокрой вороной челки. Достал револьвер, отвернулся и, закрыв папахой лицо, выстрелил коню в ухо. Вынул кинжал, ловко перехватил мокрую подпругу. Схватил пригоршнь снега и бросил себе в рот.
Придерживая левой рукой эфес шашки, подхватив седло, быстро побежал, до хруста сцепив зубы, не оглядываясь и больше не пригибаясь.
После того, как на виду у бронепоездов и пластунов Второй сводный корпус вместе с блиновцами в лобовой яростной атаке иссек и рассеял кавалерию белого Донского корпуса, Горская и Донская бригады думенковцев, а так же 21-я и 23-я пехотные дивизии, с ходу развернувшись в боевые порядки у персияновских высот, атаковали их и, несмотря на шквальный пулеметный огонь и тройной вал проволочных заграждений, смели оборону донских пластунов. Узнав, что железнодорожные пути на Новочеркасск уничтожены, а высота 403 уже за красными, пластунская бригада Донской армии на станции взорвала оба бронепоезда, а так же три новеньких английских танка и, бросив всю свою артиллерию, стала в панике откатываться на юг вдоль путей, на город, но была умело теми же партизанами перенаправлена влево, в сторону станицы Кривянская, открывая красным прямую дорогу на уже никем не прикрытый город Новочеркасск.
Едва переведя дух в Хотунке, едва напоивши чуть обсохнувших лошадей и приведя в порядок сбрую и амуницию, наскоро пополнив боезапас, обе бригады думенковцев получили приказ комсвокора: «Вперед, на Новочеркасск!»
Через их головы с ласковым шелестом летели тысячи снарядов всей артиллерии корпуса, вселяя веру в скорую победу и огненным валом подгоняя из города так и не успевшего опомниться противника.
Ибо у него были хорошие, толковые генералы, а так же храбрые и готовые принести себя в жертву за спасение Родины младшие офицеры, тысячи и тысячи солдат, однажды давших присягу и не изменивших ей, но между ними уже давно и гибельно зияла, как глубокая рваная рана, глухая, бездонная, непреодолимая пропасть!
И после хаотичного отхода с Персияновских позиций, части Донского корпуса не смогли закрепиться в городе и сдали его без серьезного сопротивления, отступая двумя колоннами в направлении Ростова и Багаевской.
Думенковцы в расположении частей белых обнаружили еще пять исправных танков, десяток тракторов, множество легковых и грузовых автомобилей, горы боеприпасов и более ста орудий.
Белые не собирались покидать город. Тем более, в Рождественскую ночь.
Во многих богатых казачьих и купеческих домах, среди наряженных к Рождеству Христову комнат, с украшенными гирляндами и хлопушками елками, среди перевернутых комодов и разбросанных вещей, брошенных на пол в суматохе поспешного бегства их зажиточных хозяев, ломились от еды и выпивки покинутые праздничные столы.
И когда в некоторых подворотнях на окраинах еще гремели выстрелы, во многих домах за рождественскими столами уже раздавались залихватские переливы гармоник и звучали то победные, то по-солдатски похабные окопные песни наконец получивших этот давно желаемый город, уцелевших в жестоком бою, зверски уставших и быстро хмелеющих победителей.