Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 1
Шрифт:
Поразился Воротынцев.
Ожидающих извозчиков не сразу и найдёшь, обошли здание. И просят неимоверно, впятеро дороже. Сели в санки. Ольда подрагивала, хотя не холодно. Георг поправил полсть на её коленях и держал обе руки в одной своей.
Поехали через Сампсониевский мост. Нет полиции на перекрестках. Почти нет и военных. И не столько идущих уверенно прохожих, сколько бродящих никуда. Или стоящих группами, рабочие. Улицы были людны – а казались безлюдны, оттого что не было обычного колёсного и санного движения.
А город и без того-то был не сияющим, как минувшей осенью, но запущенным, даже и грязноватым.
На Каменноостровском – торговали, роскошные магазины – без хвостов, а попроще – с хвостами. Никто ничего не громил, да вот и городовые попадались, постами по двое. Нет, в одной булочной разбиты были стёкла, торговли нет. Теперь встречались и извозчики, иногда автомобиль. А что-то висело больное в воздухе.
Извозчик по пути тоже рассказал им: одни фабрики бастуют, другие полуработают. А то – озоруют: видят, господа на извозчике едут, останавливают и ссаживают.
Мол, и вас бы не ссадили. Глупое, действительно, было бы положение – с дамой и против толпы, и – что делать?
Проехал наряд конных городовых. С тротуаров дерзко кричали им, не боясь. Городовые не оглядывались.
А вот и Песочная набережная у заснеженной Невки – и чистый упругий снег под полозьями, здесь – никакого разорения. Тут хоть забудься и дальше.
Но не проходило в груди дурное грызение, которое выгнало Георгия с дачи.
Поднимались изогнутой лесенкой в их ротонде.
– Всё это мне начинает не нравиться, – качала Ольда головой.
Сбросили верхнее – и сразу обнялись, как будто давно не обнимались. Постояли, молча покачиваясь.
– А узнаю-ка через телефон, что где делается, – сказала Ольда.
И стала звонить из коридора в одно, другое, третье место.
А Воротынцев переходил, курил, садился. В этой квартире такой был для него приёмистый, обнимающий уют – а сейчас почему-то сердце не на месте.
И глупо, что вернулись с дачи.
А может быть ещё глупей – вообще, что приехал в Петроград. Не зря ли он вообще ездил?..
В спальне появился на стене увеличенный портрет Георгия с фотографии, которую он ей прислал с фронта.
Этим Ольда признала его, приняла, ввела в свой дом.
А – кем?
Было и гордо от этого. И – смущение.
Пришла Ольда. Узнала: рабочих через мосты в центр не пускают, они тянутся там и сям по льду через Неву. В разных местах избивают полицейских. У Казанского собора с утра – маленькие группы студентов, их разгоняют. А сейчас по Невскому от Московского вокзала прошла большая возбуждённая толпа к Гостиному Двору. Отряд драгун помешал полиции разгонять толпу, толпа кричала драгунам «ура».
Ничего себе.
Всё то же ощущение, как всегда: наверху нет твёрдости.
Какая-то серая пустота. Невозможно бы сейчас – лечь, даже просто бездействовать, впустую разговаривать.
– А знаешь, позвоню я Верочке. Что ж теперь скрываться?
– Конечно.
Пошёл в коридор, повертел ручку, попросил барышню дать телефон Публичной библиотеки, второй этаж, выдача, он его не помнил.
Соединили. А там и Верочку позвали довольно быстро.
Вера только охнула в трубке – но меньше, чем он ожидал.
– Ой, как хорошо, что ты отозвался!
Странно.
– Я – в Петербурге.
– Знаю! Уже третий день знаю.
– Откуда???
– От Алины. Телеграммы. И даже телефон.
Так и обвалилось. Холодно-горячим.
– От Алины?? Почему? Откуда?..
– Она зачем-то телеграфировала тебе в штаб армии – и ей ответили, что ты в Петрограде.
Так и обвалилось. Ещё валилось, валилось, даже нельзя охватить. Неисчислимо. Вот оно было предчувствие, не обмануло.
– А – ты что?..
– Я отвечала: ничего не знаю. Так и есть. Хотя, честно сказать, сразу поверила. Но я так боялась, что ты не объявишься мне.
Пытался сообразить своё нужное быстрое действие – и не мог. Обвал! Снизил голос, чтоб Ольде не донеслось:
– А – что она?..
Что с ней сейчас? Боже, что с ней?
– Мне – не верит. Обвиняет – меня. Проклинает тебя. Говорит… Ну да приезжай, Егорик.
– Нет, что говорит?
Молчанье.
– Что говорит? Скажи скорей! Едет сюда?
– Не знаю. Нет, возможно… Вообще, не знаю. – И по телефону можно было различить в веренькином голосе страдание. – Да приезжай скорей.
– А что? Плохо?
– Да… вообще…
– А что именно?
– Ну, там… Приезжай.
Обваливалось дальше и дальше, рухалось до конца.
Всё, что строено эту зиму, – всё обрушилось. И опять весь кошмар снова?.. И даже удвоенный?
Трубку держал, а в потерянности замолчал. Как одурел, ничего не мог придумать. А Верочка:
– Что на улицах делается…
И до чего ж не повезло. Как же не подумал, что она может телеграфировать, никого в штабе не предупредил.
– Около Гостиного – тут большая свалка, в окна видим. Смяли полицию, бьют. С красными флагами ходят по Невскому.
Да, ещё это же. Но это всё – полуслышал. А главное – не мог сообразить, что нужно делать.
– Но ты приедешь к нам сегодня? Няня волнуется!
Сразу всё в голове поворачивалось, целый мир. Теперь невозможно возвращаться прямо в Румынию, не избежать ехать в Москву. Сплести, что была срочная командировка. Но тогда побыстрей и ехать. Но не поверит! – если б сам не открылся в октябре, идиот.
– А что там около Московского вокзала?
– Там-то бурней всего эти дни. Тебе билет? Я сама пойду брать, а то ты ввяжешься.