Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 1
Шрифт:
Никто не знает, что с толпой делать.
И Невский запружен народом, море голов, красные флаги.
Попали на Невский военные грузовики и проехать не могут. Медленно ползут вслед красным флагам, как бы пристроившись.
Поперёк Садовой и вокруг Гостиного Двора – плотные строи вооружённых солдат. А толпу, как всегда сзади, так и выпирает на солдат, грудями прямо на выставленные, наклонённые штыки.
Сзади поют революционные песни. А передние курсистки солдатам:
– Товарищи!
Напирает толпа. Солдаты переглянулись – и стали приподнимать штыки, так что они уже не колют.
Ура-а-а! – ещё поднапёрла толпа, и всё смешалось.
Большая толпа стянулась у Казанского собора и Екатерининского канала. Среди приличной публики есть и очень возбуждённые дамы, тоже спорят в кучках, в летучих митингах. Простых баб почти нет в толпе, а много курсисток.
Казак на лету вырвал красный флаг, проскакал с ним два десятка саженей, оторвал от древка. Знаменосец побежал за казаком, упрашивал вернуть. Казак, незаметно для начальства, сбросил – и флаг уже подхвачен и в кармане.
Из толпы стали бросать в городовых пустыми бутылками. Потом дали по городовым с полдюжины револьверных выстрелов – одного ранили в живот, другого в голову, тех ушибли бутылками.
Полицейский офицер ответил двумя выстрелами. Раненых городовых увели.
На углу Невского и Михайловской внутри кофейной «Пекарь» дежурил полицейский надзиратель. Догляделись – стали бросать в кофейню бутылки, камни, разбили три оконных стекла. Добрались внутрь до полицейского, отняли и поломали шашку. Кафе спустило железные шторы.
Часть толпы подступала по Казанской улице ко двору, где городовые караулили человек 25 арестованных.
Тут подъехал взвод казаков 4-го Донского полка с офицером. Толпа замялась.
А казаки обругали городовых:
– Эх вы, за деньги служите!
Двоих ударили ножнами, а кого и шашкой по спине. Под рёв толпы выпустили арестованных.
У Московского вокзала по Лиговке прошла стороной, своей дорогой, воинская часть на погрузку. Шли солдаты в полной амуниции, хмурые, не обращая никакого внимания на всю агитацию и крики.
У Аничкова моста молодой человек в студенческой фуражке вытащил из-под пальто предмет, стукнул о свой сапог – и бросил под конных городовых, в середину. Оглушительный треск – и лошади взорваны, седоки навзничь.
А на Знаменской площади под конём тяжелостопным Александра Третьего – всё тёк митинг, ораторы разливались с красногранитного постамента. И рядом держался большой красный флаг.
С Гончарной въехал пристав, ротмистр Крылов, с пятёркой полицейских и отрядом донских казаков. На коне сидел он как хороший кавалерист. Обнажил, высоко взнёс шашку – и поехал в толпу.
И остальные за ним: полицейские – с выхваченными шашками, казаки – не вынимая, лениво.
Толпа расступилась, качнулась – из неё началось бегство в обтёк памятника: «ру-убят!».
Но – не рубили. Крылов поехал вперёд один, как добывая кончиком шашки высоко вверху своё заветное.
И никто не мешал ему доехать до самого флага.
Вырвал флаг – а флагоносца погнал перед собою, назад к вокзалу.
Мимо полицейских. Мимо казаков.
И вдруг – ударом шашки в голову сзади был свален с коня на землю, роняя и флаг.
Конные городовые бросились на защиту, но были оттеснены казаками же.
И толпа заревела ликующе, махала шапками, платками:
– Ура-а казакам! Казак полицейского убил!
Пристава добивали кто чем мог – дворницкой лопатой, каблуками.
А его шашку передали одному из ораторов. И тот поднимал высоко:
– Вот оружие палача!
Казачья сотня сидела на конях, принимая благодарные крики.
Потом у вокзальных ворот качали казака. Того, кто зарубил? не того?
Молодым человеком Крылов служил в гвардейском полку. Влюбился в девушку из обедневшей семьи. А мать его – богатая и с высокими связями, жениться не разрешила. Он представил невесту командиру полка, получил разрешение. Представил офицерам-однополчанам – она была очаровательна, хорошо воспитана, офицеры её приняли. И Крылов женился. Тогда мать явилась к командиру полка: если не заставите его подать в отставку – буду жаловаться на вас военному министру и выше. Командир вызвал Крылова, тот сам решил, что ничего больше не остаётся, как уходить из полка. Начал искать службы по другим ведомствам – но мать везде побывала и закрыла ему все пути.
И удалось ему поступить – вот только в полицию…
Лежал, убитый. Глаза закрыты. Из виска, из носа, по шее кровь.
Все подходили, смотрели.
Либералы и черносотенцы, министры и Государственная Дума, дворянство и земство – все слились в одну озверелую шайку, загребают золото, пируют на народных костях. Объясняйте всем, что спасение – только в победе социал-демократов.
30
Так хорошо, что страшно.
Оглушённая.
Не хочется, чтобы время шло: оно непременно принесёт хуже. И это взлетённое состояние начнёт слабнуть – и уйдёт.
Просто сидеть и наслаждаться, ни о чём не думая.
Ни о чём.
Так много мыслей – и все хорошие.
Многое невозможно, но Ликоня и не хочет невозможного.
Увидела в Екатерининском сквере и подкосилась. Поняла: если сейчас не скажет, то никогда уже больше. И всегда будет страдать, что не решилась.