Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1
Шрифт:
Приезжие солдаты – чужие, мимоходные – боле всего настаивали: все законы теперя кончились, а будут такие, как установят сами мужики.
Что-то их много в отпуска поразъехалось.
Всю пасхальную неделю просидели на завалинках, обсуживали новый закон: будто всех городских рабочих освободят отноне ото всякой работы. А мы сами себе губернатора будем выбирать.
А молодёжь всю неделю дулась в карты.
Ещё в марте решали: как только начнётся пора пахоты – захватим помещичьи земли, и пусть тогда помещики с нами поразговаривают.
– Теперь, братцы, настала такая время, что мы имеем полные права, а дворяне никаких. Баск'aя жизнь теперь начнётся.
В Ряжском уезде, в Княгининском: мы всё будем делать по закону, помещиков не тронем. Только сгоним у них рабочих и заберём скотину – тогда они сами от нас уберутся.
В Елизаветградской губернии напуганные помещики не сеют.
Какие теперь власти? – теперь везде сами повыбирали: комитеты народной власти, общественной безопасности, временные, исполнительные, распорядительные, – где как им сказали назвать. Учителей в комитеты чаще не брали: «учитель землю не пашет» и дела не понимает, он в калошках ходит, свою линию соблюдает. А в каких волостях, напротив, избирали, и батюшку тоже, и кооператора, и лесопромышленника. Только стали из городов приезжать и требовать: энтих всех из комитетов повыкидывать, и отрубников – тоже повыкидывать, а включать лишь непримиримых бедняков.
Оглянулись: а в комитетах-то – одни горлопаны да озорники. А как им откажешь? От них теперь нет защиты, подпалят деревню. (И заместо урядников милицейские – тоже шатия.) А что комитет может? Да всё: он – сам себе закон, он – и рука. Насажали себе начальства на голову – стали и своих арестовывать, во как.
Крестьяне сёл, прилежащих к Крижскому монастырю под Сумами, отобрали и монастырские земли и леса, выпустили туда свой скот. И потребовали, чтоб монахи шли на обработку общественной земли.
В нескольких губернских городах, несмотря на весеннее бездорожье, сумели собрать крестьянские съезды – уж там кого от кого выбрали, кто доехал, а в губернском городе добавлялись кооператоры, земцы, от союза городов и от совета рабочих депутатов. – На минском съезде постановили: самоуправство с землёй недопустимо до Учредительного Собрания, но чтоб и помещики не повышали арендной платы и не сводили леса; вся земля, и крестьянская надельная тоже, станет теперь государственной. – На ярославском: довести войну до полного закрепления свободы, равенства и братства и сокрушения германского империализма. – На воронежском: война должна быть прекращена как можно скорей, но без контрибуций и захватов, а пока стоять несокрушимой стеной; земля должна быть отобрана у владельцев без выкупа, но не захватывать до Учредительного; и – запретить выдел из общины на отруба. – Харьковский: отменить столыпинский закон о выделении из общин. – Саратовский (по эсерам): частная собственность на землю в Российской республике отменяется навсегда; все имеют право обрабатывать трудовую норму. – Самарский: право на землю имеет только тот, кто на ней работает; если помещик этой весной не сеет – его земля и инвентарь передаются крестьянам волости. – На херсонском съезде усумнились хлеборобы: да если и всю землю по России забрать – хватит ли обезпечить безземельных? Эсеровский публицист Зак заверил съезд, что «земли на всех хватит, я сам подсчитал». – Черниговский принял всю программу эсеров. – Тамбовский – уже не «землю и волю», а «всю землю и всю волю». – А томский ещё и утвердил конституцию будущей России.
Что ж дальше будет? Скинули царя, а кто ж хозяином будет? Понять нельзя. Какие-то ка-ды, се-ды, се-ры, – а откуда они повылазили?
И ещё «меньшевики» какие-тось, мелкота значит. Нет, это они – за «меньшого брата», значит за нас.
Замаялись крестьяне с этими «партиями» – которой верить? Как в лесу дремучем… Куда они все гнут-то? куды нам записываться, в какие? Тут приехал из Москвы свой Ванька Наживин, образованный, позвали его разъяснить.
– Ты-то сам к каким приписан?
– Ни к каким.
– Эх, пропадай наша головушка!
Стал он им излагать про каждую партию, чего она возглашает, на что зарится.
– Э-эт нам ни к чему. Ты давай о деле говори.
– Я и говорю.
– Не: казённая дача – будет наша или не?
– Земляки, да почему ж она должна быть ваша? В ней 12 тысяч десятин строевого сосняка, ей цена 50 миллионов.
– Так – межа с межой у нас.
– А заклязьминские деревни что ж? У них нет леса.
– А это – пусть их кручина. У них, может, клад зарыт. Кому как пофартило. Они к нам не лезь.
Дотолковал им, что лес остаётся казённым.
– Хэ-э-э… Да на кой ляд было и всю волынку затевать?
По бездорожью – деревни как островки, не в каждую и пешком дойдёшь. Но прут и прут дезертиры, приезжают сторонние – и все кричат, что надо сейчас же делить землю, рубить лес. Громить имения. Громить кооперативные лавки.
Объясняют так: «Теперь – всё ваше!»
– И правда, нады нам, ребята, лавочников разбивать. Теперь слобода дана, хватит им наживаться.
В Симбирской губернии, в сёлах Убеях и Тарханах разбили и пограбили много лавок.
Волнения почти всегда начинаются с приезда дезертиров: прогон стражи, рубка леса, погромы имений. Вооружённые дезертиры ведут односельчан в атаку. В Моршанском уезде Тамбовской губернии – запахивали помещичью землю, средь неё – и губернского комиссара Юрия Васильевича Давыдова.
В Нижегородской губернии – укоренённая давняя вражда крестьян с помещиками. Но всё ж сейчас не как в Пятом году: помещичьим лошадям не вырезают языков, не вспарывают животов. Ещё и потому, что самый задиристый возраст – на фронте.
В Лукоянском уезде крестьяне разграбили имение Философова.
И даже когда помещик уже вспахал землю под яровое, только засеять осталось, – снимают у него рабочую силу (против схода никто не посмеет наняться), военнопленных, – а раз не сумел землю засеять, засеем мы в свою пользу. (И кухарку тоже у помещика отбирают, али – плати ей больше.)
И так: лишив рабочей силы, сами назначают себе низкую арендную плату или утроенную подённую, тогда идут работать.
В Тамбовской губернии стали от помещиков требовать подписку, что от земли сам отказывается. А иначе – арестуем.
И в Сердобском уезде Саратовской губ. тоже взяли с помещиков такую подписку. И в Темниковском уезде.
Многие помещики по разным губерниям – потянулись из усадеб вон.
– Ой, ребята, как бы нас не омманули!
– Чего ж омманут? Бери, дело ясное.