Красное колесо. Узел I. Август Четырнадцатого
Шрифт:
– …нужна железная дисциплина… Мы, как сильные, продиктуем врагу свою волю. На концах штыков и из медных горл пушек понесётся в мир весть о революционном народе!
И – облететь за один день все-все запасные батальоны Петрограда, как никогда не умел Корнилов и не догадывался Гучков. Везде выстраивать, принять рапорт, короткая вдохновляющая речь – и дальше. Сперва, конечно, к волынцам (не забыть пожать руку Кирпичникову):
– …Я ныне принял управление военным и морским министерством, ибо страна находится в угрожающем положении.
И сразу к литовцам,
– Революция – не праздник и не своеволие. Мы должны работать 24 часа в сутки. Я на собственном опыте…
Потом – в Егерский, Измайловский, Петроградский, Павловский (полчаса на батальон, с переездом):
– …Павловцы не оказали защиты самодержавию ни при Павле I, ни сейчас…
– Вас, преображенцы, создал революционный царь, который с детства готовил революцию…
Не стесняясь расстоянием, катнуть и на Охту, в 1-й пехотный:
– Товарищи! Я пришёл к вам не как начальник, а как товарищ. Позвольте мне подышать одним воздухом с вами.
И одним махом произвести командира полка в генерал-майоры, а всех подпрапорщиков – в прапорщиков.
Ещё и к финляндцам – и чтоб вышла та самая 3-я рота, какая не вышла к Корнилову.
Незатруднённость речей – какой это счастливый дар! Иногда и перешагнёшь за узко-формальные рамки правительственной программы или условий Совета – но счастливчику всё прощается. Да теперь, когда в правительстве уже шестеро социалистов, – нельзя оставаться рядовым, неизбежно выходить в премьеры. (Да вот и жалуется Львов, что заболел от переутомления этих дней, – неизбежно Керенскому его заменять.)
А это что? совет офицерских депутатов?
– Вы сохраняете традицию декабристов! Какое счастье быть офицером революционной армии. Прочь уныние, малодушие и разочарование!
Однако на столе военного министра лежит не подписанная им, два месяца промурыженная по комиссиям и осуждённая всеми главнокомандующими – Декларация Прав Солдата. Эти два месяца, пока она клубилась где-то в стороне от Керенского, он даже и сочувствовал ей: крупный, важный шаг в демократизации армии. А сегодня – э-э-э, читая новыми глазами, он, пожалуй, предпочёл бы её задержать. Даже хотя бы вот: окончательная отмена отдания чести – ну хорошо ли это для железной дисциплины?
Однако и задержать, остановить её сейчас – никак невозможно, это будет откровенно реакционный шаг. Но: послать в Совет солдатских депутатов, скажем, Якубовича, и пусть обратится так: «Толкуйте Декларацию сознательно, а не безсознательно. Мы даём теперь права, каких не имеют солдаты ни в одной армии мира. Например, отдание чести отменяется как обязательное, а вы – отдавайте добровольно, такова личная просьба министра Керенского».
Якубович: – Я им прямо скажу, что на лучезарный путь мощной демократической республики нас может вывести только наш вождь Керенский.
Ну, выбирать выражения – ваше дело.
А тем временем предрисуется, как будет дальше. Надо ехать на фронт – на две недели! на три недели! Объехать все фронты, везде собирать делегатов от всех частей – и внушать, и внушать
– Даже под каблуками азиатского самодержавия мы падали спокойными рядами, если нужно – шли на смерть. А сейчас мы притянули наш народ в европейскую семью народов. За эти два месяца страна пережила много прекрасного, но и много страшного. Бывали минуты сомнения, когда мы теряли веру в государственный разум русского народа.
И, опережая робкий петроградский тон, – резким предупреждением:
– Здесь, в Финляндии, нам надо быть особенно осторожными, ибо наше великодушие могут понять как безсилие не только немцы. Но пусть никто не думает, что русский революционный народ слабее старого царизма!
И потом – на дредноуты. (Там – заражённые большевиками «Андрей Первозванный» и «Республика», – покорить их!) Уверенным шагом к боевой рубке и вскакивать на сигнальный мостик:
– Товарищи! Для меня вы все равны – от адмирала до матроса. Я уважаю в вас всех человеческую личность. Я требую дисциплины разума и совести! Я сделаю из нашего флота – силу моральную! – и тяжёлое бремя моё будет мне легко и радостно. Вам – надо самим понять предел своей свободы, понять, где она переходит в развал.
И конечно, первый большевицкий вопрос: «А тайные договоры?» Но подготовлен блестящий ответ:
– Двумя воюющими сторонами они заключены одновременно – и будут одновременно выложены на стол мирных переговоров.
А может быть, прозвучит и обратный вопрос: «Почему не арестуют Ленина?» И тут:
– Зная иногда, в чьих интересах действуют отдельные люди, мы оставили их на свободе – потому что спасение не в преследовании отдельных людей, а в государственном разуме вождей.
И ещё раз, открыто матросам:
– Здесь, в стране угрюмого финляндского гранита, мы не встретили отклика на наш великодушный призыв. Вы – поняли меня?
Ничего нет в мире могущественнее Слова! Слово – это всё! Если вложить всю силу нашего сердца, всю нашу горячую веру – неужели мы не увлечём доверчивого русского воина? Ещё сегодня приходится смотреть на многие безпорядки сквозь пальцы, – но Словом мы всё восстановим! О, мы ещё покажем силу революционной армии! Теперь – она пойдёт в наступление! Имя Керенского будет связано только, только – с наступлением!