Красное колесо. Узел I. Август Четырнадцатого
Шрифт:
Лейтенант сносно говорил по-русски. Было ещё и два наших переводчика. Драгомиров устроил переговоры в комнате, как в полевых условиях: без стульев, все стояли, Драгомиров задавал вопросы, все комитетчики слушали молча.
– С какой целью вы к нам явились? Какие предложения намереваетесь сделать?
– Мы не можем сделать никаких конкретных предложений. Но в связи с неоднократными собеседованиями ваших и наших офицеров и солдат – я, по обоюдному желанию, вот стою перед вами, чтобы выслушать предложения вашего превосходительства относительно дальнейших переговоров.
Драгомиров смутился: может быть,
Спросил: как понять «обоюдные желания»? Чьи это «обоюдные»? Они имеют, кого назвать с русской стороны?
Нет, они не уполномочены назвать.
– Но мы можем подготовить почву для совещания полномочных представителей наших правительств и армий, которые могли бы заключить перемирие.
– А в чём должна быть подготовка?
– Устроить мирную зону, где могли бы происходить собеседования, с телефонной связью обеих сторон.
Всего-то?
– И вы являетесь к нам с такими неопределёнными предложениями? Неужели у вас нет ничего конкретнее? В чём же суть ваших предложений?
– Мы ждём их сперва от вас.
– Как от нас? Ведь это вы к нам пришли.
– Но было пожелание с русской стороны. И на некоторые вопросы, касающиеся возможного мира, я в состоянии дать вашему превосходительству достоверные ответы в рамках данных мне директив.
Нет, это таинственное возникновение незваных парламентёров всё более изумляло Драгомирова.
– Но у меня к вам нет предложений. Если у вас есть – пожалуйста, изложите.
Немецкие офицеры в свою очередь удивлялись между собой: как будто они точно ожидали почему-то, что здесь их ждут предложения русской стороны. Они попросили посовещаться. Их вывели в отдельную комнату.
Воротясь через десять минут, они снова повторили, что явились по приглашению с русской стороны. Они не уполномочены назвать источник, но это очень влиятельное лицо в Петрограде. Они не уполномочены выдвигать конкретные предложения по перемирию, но готовы ответить на вопросы его превосходительства – при условии, однако, что русская сторона гарантирует неразглашение.
Это уже изрядно походило на мороченье головы. И Драгомиров надеялся, что его комитетчики уже тоже разобрались, поняли.
– Мы считаем, – сказал он, – такие переговоры безцельными.
И тут догадался спросить так:
– А на англо-французском фронте вы тоже устраиваете такие переговоры?
– Нет, там нет такой возможности, там бои.
– А для нас, – Драгомиров выразительно говорил для комитетчиков, – для нас это была бы измена союзникам. Вы, стало быть, желаете сепаратного мира с нами одними?
– Я этого не сказал. Но определённо скажу, что предложения наших официальных представителей дадут России полную возможность взять свою судьбу в свои собственные руки.
Драгомиров возмутился:
– Неужели вы рассчитываете, что мы заключим мир без наших союзников?! И почему вы вообще обращаетесь к армии, а не к нашему ответственному правительству в Петрограде?
– Мы считаем армию наибольшей силой в России.
– Оставьте нашу армию в покое. А вы – уполномочены только от армии или от правительства?
– Наша армия действует по согласованию с
Отметим, это важно.
Драгомиров обещал этой же ночью всё передать телеграфно Верховному Главнокомандующему, и если будет ответ, то сообщит им.
Парламентёров отвели на ужин с офицерами генерального штаба, потом на автомобиле отправили обратно. Уже и ночь была.
А Драгомиров ещё долго объяснял комитетчикам немецкое лукавство: что если это не пустая придумка, то провокация.
Весь этот случай надо не только не скрыть, но широко разгласить, разъяснить.
Хорошо, что солдаты, ломая каторжную дисциплину, сами начинают братание на всех фронтах. Но этого недостаточно. Надо, чтобы солдаты переходили теперь к такому братанию, во время которого обсуждалась бы ясная политическая программа… Войну кончит революция в ряде стран… Обсуждайте эту программу вместе с немецкими солдатами!
127
Вот и четвёртые сутки, как Колчак вернулся в Севастополь. Проскочил поезд последние тоннели в Инкерманских скалах, вышел к Северной бухте. Бритвенные носы миноносцев подымались из воды, под солнцем недвижно высились броненосцы и дредноуты, для опытного глаза – чуть мрея струями из труб, готовые сразу развести пары по тревоге и идти в море; мелькали шлюпки по бухте – флот стоял спокойно, как всегда, устье рейда защищено панцырными цепями на всю глубину. Но – что с флотом на самом деле?
Помчался на «Георгий», ждал докладов и от командиров, и от Военного комитета, от Совета, – а первое, что ему доложили: сейчас секретно собирается морская экспедиция на Южный берег Крыма, обыскивать дачи великих князей – Чаир Николая Николаевича, Дюльбер Петра Николаевича, Ай-Тодор Александра Михайловича и Марии Фёдоровны, и ещё другие. Что такое? А: газеты уже давно возбуждали, почему великие князья живут свободно в Крыму? ездят в автомобилях; говорят, есть у них секретные комнаты, секретный радиотелеграф, с кем-то тайно сносятся, по ночам заседают, готовят контрреволюцию, собирают оружие, Николай Николаевич стягивает сюда офицеров с фронта. Так вот: окружить дачи ночью, отсоединить телефоны, нагрянуть к рассвету!
Да на первый же взгляд это был полный вздор, но уже получили, шифрованно, от Временного правительства разрешение на обыск и даже на аресты. Вот уже собрано 500 матросов и солдат, следственная комиссия, несколько вожаков Совета, все возбуждены охотничьей тряской. А во главе всех подполковник Верховский – и умный же человек, а вот, не смеясь, высказывает, как это необходимо и тревожно. (Есть, есть в нём отметный гражданский отпечаток. В речах объявляет себя исконным революционером, борцом за свободу, гордится, что когда-то был разжалован в солдаты, проклинает «старый режим». Но – искал стать начальником десантной дивизии, Колчак, однако, не утвердил.)