Красное колесо. Узел I. Август Четырнадцатого
Шрифт:
И опять же – эта скандально-неприятная история с занятием дома герцога Лейхтенбергского…
Вчера уже только поздно ночью позвонили князю Львову домой, что анархисты согласились временно освободить дом, заперли и отдали ключи от него – комиссару Коломенского участка Харитонову, – а это оказался большевик, недавно приехавший с Лениным через Германию, и тоже не хотел помочь своей милицией.
Ну, слава Богу, хоть временно. (А герцог-то и вообще ничего не знает…)
Ну, уж хоть сегодня-то, в воскресенье, можно было князю передохнуть душой? Намерился: начать день не торопясь, а на обед поехать в гости.
Как бы не так! Ещё дома, среди дня, он получил убийственный – убийственный! – документ: личную записку от Гучкова – отставку!!
И перечитывал, перечитывал эти немногие строки, всё не веря в их разительный смысл: «…грозят роковыми последствиями… самому бытию России… тяжкий грех в отношении родины…»
Страшные слова. Хотя и со значительными преувеличениями.
Но страшней того, что Гучков нанёс этот удар правительству – в спину, коварно, не предупредя, да ещё непоправимо: вот извещают, что он сегодня же объявил свою отставку и в Таврическом, так что ничего нельзя ни исправить, ни взять назад?
Всю трудность видели в Милюкове – а оказалась в Гучкове?
Теперь в воскресенье, среди дня, пришлось переполошно созывать отдыхающих министров на заседание.
Собрались уже ближе к вечеру.
Да ведь как же так неблагородно? Ведь после апрельского кризиса сговорились: ни один министр не имеет права уйти без согласия всех.
А Гучков – вот не приехал и объясниться.
Порвал. Стукнул дверью.
И чтоб ещё непоправимей – отдал уже и приказ по министерству и сам назначил себе заместителей.
Но и, кажется, заместители тоже все уходят в отставку?
Полный и мгновенный разгром.
Да ещё в отсутствие Милюкова, Шингарёва…
У князя – шла кр'yгом голова. Так сложно – он ещё в жизни не попадал.
Посылали Терещенку на уговоры Гучкова.
Никакого успеха.
Кажется, больше всех на заседании возмущался Владимир Львов. Что он только что развернул творческую работу. Созвал новое, демократичное присутствие Синода. Направил его с политических интриг на церковное строительство. Объявили синодальную амнистию. Уволили Антония харьковского. Приняли бракоразводную реформу. Готовят реформу епархиального управления. И в такой момент – удар в спину?
«Удар в спину» – это было общее мнение. И загорелись министры, и даже незадиристый Годнев, – ответить Гучкову достойным заявлением, опозорить его на всю Россию!
Вспоминали его на последних заседаниях: непроницаемого, глубоко безнадёжного, в стороне ото всех важных прений. Так вот оно в чём было дело! – он готовил взрыв изнутри кабинета…
Да и не жаль потерять такого министра!
Сперва ничего другого и обсуждать не хотели – а как пообиднее для Гучкова составить заявление.
Некрасов, весь бурый, ругал Гучкова последними словами.
Набоков сидел со сжатыми губами.
Хладнокровнее всех, как ни удивительно, держал себя Керенский. Он – как будто всё это так и предвидел. И не гневался, а искал выхода из положения. Да, это и будет хирургический нож, вскрывающий язву. Это безусловно повлияет на Совет. Теперь именно откроется путь к коалиции.
И несколько раз конфиденциально удерживал Львова – не спешить вызывать Милюкова и Шингарёва из Ставки: мы лучше наладим дело без них.
Бегал звонить в Исполнительный Комитет – но все уехали в Морской корпус на пленум Совета, опять же мешало воскресенье.
Тем временем всё обсуждали и обсуждали ответное заявление Гучкову от правительства. Впрочем, завтра понедельник, и его не опубликуешь раньше вечерних газет.
А тем временем формулировки к Гучкову стали и смягчаться.
Да князь Львов и всегда предпочитал – по-мирному. Понятия мести – не было у него.
Но все согласились, что надо теперь созвать в Петрограде Главнокомандующих, с ними советоваться.
В жарких обсуждениях протекли предвечерние и вечерние часы, пропало воскресенье.
Тут приходила представляться депутация «крестьянских депутатов от петроградского гарнизона», выходили несколько министров к ним. Спрашивали депутаты более всего: как бы прекратить земельные сделки, чтоб земля не утекла в чужие и иностранные руки. Керенский властно ответил им, что этот вопрос в принципе правительством согласован (ещё-то не совсем…) – и, он обещает им: закон воспоследует. Так же – и на леса, и на недра.
А на внезапном заседании решали же и текущие дела.
Призыв на действительную службу женщин-врачей до 45 лет, и какие льготы им по детям. Писарю хабаровского вещевого склада заменить приговор к одному месяцу тюрьмы на три недели содержания на хлебе и воде. А унтер-офицеру подвижной хлебопекарни Юлиану Царенюку приговор в дисциплинарный батальон на 2 года отсрочить до окончания войны.
Уже было к 10 вечера, когда Керенский согласился, чтобы Львов вызывал Милюкова и Шингарёва.
А вызвать – чтобы мочь и объяснить, в чём дело, проще всего было по прямому аппарату.
Из довмина? из Главного штаба? из Адмиралтейства?
Львов мужественно выбрал самый неприятный путь: из довмина. И объясниться с Гучковым, всё равно этого не миновать. Уж всё в один крестный день.
С тяжёлым чувством подъезжал к довмину.
А оказалось: Гучков этим вечером уже и съехал к себе на квартиру, нету.
Ну, тем и легче.
Встречал Новицкий. И он, и Филатьев, и Маниковский так понимали теперь, что новый министр их не оставит на месте.
– Пока исполняйте свои обязанности, голубчик…