Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 2
Шрифт:
Но – зачем это всё он печатал? И – кому были теперь эти опоздавшие доводы? В нужный момент с ним не посоветовались, ему только затыкали рот: не объявлять!…
А Гучков – и соглашался, оказывается: он-то сам и с ним Милюков так и считали, что престол непременно должен быть кем-то замещён. Но эти доводы никого не убедили. А решение великого князя было свободно и бесповоротно. Приходится подчиниться и попытаться добросовестно упрочить новый строй – и не допустить ущерба для армии. С этим намерением Гучков и принял пост военного министра.
Алексеев шёл от аппарата к себе в кабинет как ослепши, неуверенно ногами.
Лукомский встревожился, приблизился:
– Что с вами, Михал Васильич, опять плохо?
Алексеев и рад; был остановиться. Смотрел на Лукомского, больше обычного сощуренный, нахмуренный. И всегда как будто недовольно-недоверчивое, его дремучее унтерское лицо ещё урезчилось. Он и сам как будто искал, что с ним?
– Никогда не прощу себе, – ответил медленно, глухо-скрипуче, – что поверил в искренность некоторых людей. Что вчера послал этот несчастный запрос главнокомандующим.
394
Тряпка безвольная! Шляпа! Как мог отречься?
И вот таковы законы демократии! Если твоя точка зрения расходится с точкой зрения большинства – надо подавать в отставку.
Чудовищно! Всей своей жизнью восходил Павел Николаевич к этому посту, все его способности вели сюда! Этот пост давно намечался для него и общественным мнением России, и мнением всех товарищей по партии, и даже мнением союзных стран. И кто же был готов к нему более, чем Милюков, с его исторической образованностью, с его даже личным знанием и Европы, и Америки, и особенно Балкан, самого запутанного места. По любому вопросу – финляндскому, польскому, сербскому, болгарскому, или о проливах, или о целях войны, – Милюков уже заранее имел проработанное мнение. Изо всех нынешних членов Временного правительства Милюков единственный приходил на министерское место не как новичок, а как хозяин дела.
И это было настолько всем ясно, что ещё три дня назад, до всякого правительства, звонил в Таврический директор канцелярии министерства иностранных дел и звал не кого другого, а именно Милюкова к телефону: просил прислать караул для защиты секретных архивов. И Милюков послал, спасая преемственность государственной тайны.
А теперь, из-за того что не удалось убедить Михаила, – всё это рушилось? И надо подавать в отставку? Из-за ночного запальчивого условия между министрами (сам же и предложил): чьё мнение будет отвергнуто – тот должен уйти и не быть помехой?
Но разве Милюков – помеха действиям правительства? Он – основа его, он – дух его, он и собирал весь костяк. И он провёл труднейшие переговоры с Советом. Он сейчас, минуя невыразительного Львова, – фактический лидер. И – кому же теперь это место уступится?
Представил себе, как обрадуются Керенский, Некрасов. И уже предчувствовал: по вьющейся жилке, по напору, по нахвату – на первое место в правительстве попрёт Керенский, мальчишка!
Немыслимо это допустить!
А больше – кому ж? Такое составилось правительство.
Второй настоящий лидер – Гучков, но он тоже должен уйти теперь, по тому же закону.
Уезжая из квартиры Путятиной, Милюков ещё раз объявил остававшимся коллегам, что теперь по их уговору и по смыслу дела он – выходит из правительства.
Никто его за язык не дёргал, никто не напоминал, он просто честно действовал по правилам демократии.
Но едва севши в автомобиль – уже жалел: зачем этот-то раз ещё повторил?
И – зачем вчера поздно так упёрся с монархией?… Всё равно ведь уже записали Учредительное Собрание? Монархия, по всему видно, имеет слабый шанс.
И что же наделал Николай! Какой дрянной человек! Из-за своих личных привязанностей – сотряс всю монархию! В такой момент!
Да обидно! Горько! Кто же подготовил и всю революцию, если не Милюков с Прогрессивным блоком?! Если не его первоноябрьская речь?!
И теперь, в первый день победы, – уйти?…
Горько.
Сказал шофёру – Бассейная: от четырёх бессонных ночей, от пережитого крушения – лечь да спать. Всё потеряно.
Но подъехали к Летнему саду – сообразил: опять ошибся: был же рядом с Певческим мостом! Почему ж в эти последние часы, пока он ещё министр, – не войти единственный раз хозяином в здание министерства?… Сколько раз он мысленно входил так в это здание (осквернённое Штюрмером) – и вот сейчас первый раз может войти реально.
И неужели – последний?… Так досадно, что и думать об этом не хочется.
Но с другой стороны – и хорошо, что не сразу поехал туда: это было бы замечено на Миллионной и неблагоприятно истолковано. А теперь можно поехать заново и с другой стороны.
Велел шофёру ждать около своего дома, всё равно ему теперь делать нечего, повезёт от Таврического какую-нибудь революционную шантрапу.
Пока завтракал – подумал: как же он, лидер кадетской партии, может уйти с поста без одобрения руководства партии? Пришла идея пригласить к консультациям Винавера. Взял телефон к нему.
Тут соотношение было сложное. Винавер сам претендовал быть первым лидером кадетской партии и не свободен от мысли, что Милюков занимает его место.
Ответил Максим Моисеевич, что должен подумать. Но во всяком случае ему кажется, что монархия – это не повод для отставки, вздор.
Полегчало.
Позвонил в министерство, тому самому директору канцелярии, и объявил, что сейчас приедет знакомиться с ведущими чинами министерства.
И поехал.
Всё пело в Павле Николаевиче, когда, встречаемый товарищем министра и директором канцелярии, он вступил с Дворцовой площади в это торжественное здание, где столько лет решались судьбы войны и мира, Российской империи, Балкан и Востока. И – шёл, шёл торжественными переходами и залами с грандиозными зеркальными окнами на площадь, на Александровский столп. И достиг своего великолепного кабинета.
Вот, наконец, он был на месте! И отсюда – уйти?!
Собрали директоров департаментов и начальников отделов. Милюков вышел к ним, стоящим, и произнёс краткую, спокойную ясную речь – о создавшемся в стране положении и что просит всех сотрудников исполнять свои обязанности и дальше.
Иностранные дела – тонкая ткань, здесь не надо революционных потрясений.
Спросили его: думает ли правительство совладать с бурным настроением масс?
Милюков ответил:
– Надеюсь, мы сумеем отклонить его в более спокойное русло.