Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого
Шрифт:
Сколько голов! Но для них не требуется большого образования, а – перцу! цепляй за сердце и за карман!
– Товарищи! Ещё только три дня назад этот самый Исполнительный Комитет проголосовал против вхождения в правительство. И ряд фронтовых съездов высказался против. И сколько фронтовых и рабочих резолюций – против! А что мы слышим сегодня? Они повернули уже наоборот? Быстро. Это я привожу показать, какой сложный вопрос. Вопрос жизни или смерти всех рабочих.
Начал неплохо, захватил. А всё нутро горит, изнутри трясёт:
– Мы, партия большевиков, в меньшинстве на этом собрании. Но мы считаем долгом довести до вас наше
И не давать передышки:
– Всё зависит от классовых интересов, в с ё! И то двоевластие, которое было до сих пор, оно и будет продолжаться, хоть эти два лагеря будут внутри правительства. Да неужели вы думаете, что если Милюков уйдёт, то дело от этого изменится? Да Милюков ещё не худший, а лучший представитель своего класса, он так же неотступно борется за интересы своего класса, как мы с вами за интересы своего. Он не может поднять себя за волосы – (смех, хорошо) – и стать вне интересов своего класса. Он выдаст вам ещё сколько угодно бумажек, а будет вести политику пославших его.
Он защищает интересы капитала, из-за которого и идёт кровавая бойня. Поэтому воззвание Совета к армии, принятое позавчера, – большая ошибка.
И оратор меньшинства может захватить собрание, если с напором и знает, куда метит.
– Войну ведут капиталисты – и их вообще нельзя оставлять в составе министерства! Да мы с вами не маленькие дети, чтоб не догадываться, что происходит. Наше правительство и шагу не делает без согласия англо-французских капиталистов. И сегодняшний политический кризис подстрекается английским правительством. И приглашение социалистов во Временное правительство тоже идёт под их диктовку. Всё разыгрывается по указке Бьюкенена и Альбера Тома. Капиталистам важно затянуть войну как можно надольше, на каждый лишний месяц, они не обращают внимания на горы трупов. И они говорят: надо посадить министров-социалистов – тогда война затянется на ещё дольшее время!
Попадает, попадает! Но и заедает. Кой-где шиканье, ропот – не обращать внимания! Ни вздоху перерыва, и горячо как со сковородки:
– Надо подумать, что скажут социалисты других стран, когда увидят, что мы заодно со своими буржуями. Скажут: социалисты желают продолжать войну за тайные договора. – (Тайные договора – до дрожи задевают!) – Вы, представители демократии, хотите воодушевить народ на бойню? – (Закричали в зале возмущённо. Так ещё напористей:) – Хотите осрамить демократию? А что скажет Карл Либкнехт? Это было бы роковой ошибкой перед германским народом: зовём его к революции, а сами идём в министерство? Коалиционное правительство – только запутывание вопроса. Правильное решение – не оставлять Временное правительство у власти. Единственный выход – переход всей власти к Советам!
И ещё без передышки:
– Разруха в стране? Но это исключительно вина буржуазии! Да разве можно оставлять буржуев министрами? Шингарёв не даст нам хлеба, а
И махнул кулаком. (Это был для своих знак условный конца.)
Большевицкая сплотка бурно захлопала и затопала ногами. За ними повлеклись из разных мест зала, хоть и реже куда. А другие сидели очумело.
Раздался и смех, нарочно громкий.
А негодование – было сорвано.
Удалась речь! Даже сам не верил, как удалась! Какую сильную картину выставил перед массой под конец – и вместе с массой сам в неё поверил: мы и есть рабоче-солдатское правительство! (Ах, Ленин похвалит, жалко не слышал.)
И сейчас бы вот на этом кончить собрание – и выиграно.
Но, конечно, есть у них кому ответить. И выпускают чуть не самого ядовитого – Войтинского. И он тоже – прямо к горлу рвётся:
– Зиновьев говорит – мы легко меняем свои мнения? Ну, не так легко, как большевики: они выносят днём одну резолюцию, а вечером другую!
Хохот. Ловко. (Это – про резолюции 21–22 апреля.)
– А смена решений Исполнительного Комитета – это мудрая тактика, несвоевременное вчера – стало своевременным сегодня. Вот оказалось, что правительство не способно справиться с положением. Если мы сейчас не вступим в состав правительства, то и русская и всемирная революция будут похоронены. Зиновьев говорит, что коалиционные правительства во всех странах провалились. Но если он знает историю – пусть приведёт хоть один пример, когда бы демократия ставила буржуазии такие властные условия, как мы.
Доводы противника прожигают и с опозданием указывают, что ты мог бы выражаться и ловчей.
– Мы сейчас в великой опасности. В армию надо влить энтузиазм. Дайте нам нового военного министра! – и армия будет горой защищать страну и революцию. Организовать армию – это не затяжка войны, а защита революции. Если наша революция погибнет – опять вернётся Николай. Если мы не возьмём в свои руки защиту страны – то и никто её не возьмёт. Вместе с нами будет похоронена и революция всего мира.
Далеко, далеко вы отшатнулись от Циммервальда, и всего за несколько дней! Что несут! Ну, это вам даром не пройдёт.
– Когда товарищ Зиновьев пугает нас, что коалиционное правительство создаётся по требованию союзников, он становится в известное положение обывателя: «не иначе как англичанка гадит».
Хохот. Аплодируют. У Зиновьева уши горят, перепалился весь.
– Нам бросают обвинение, будто мы хотим затянуть войну. Нет! Мы хотим мира, но мира международного, а не такого, как вы предлагаете. А вы, товарищ Зиновьев, хотите заключить мир возможно скорей, но какими-то непонятными способами, – так договаривайте вашу мысль до конца! Наш путь к миру – поднять против войны демократию всего мира, а до того времени – защищать фронт. А второй, по которому идут большевики, – к сепаратному миру. А какой третий?