Красное колесо. Узлы V - XX. На обрыве повествования
Шрифт:
В Вене Троцкий обосновался прочно, приехала жена с сыном, родился и второй. Приезжали сюда и родители. И отец, увидев целую книгу, написанную сыном, полностью примирился с его судьбой. (А что было делать с двумя дочерьми от Александры Соколовской? – пристроил их жить у отца в экономии.) В 1914, едва начался конфликт Австрии с Сербией, Троцкий мгновенно понял, что почва горит и надо из Австрии убираться. Не мелочь он был тут, и сам Фридрих Адлер-старший повёз его на консультацию к шефу политической полиции, тот посоветовал уезжать как можно быстрей – и, дня не потеряв, уже через несколько часов Троцкий с семьёй был в цюрихском поезде.
Первые месяцы войны он отсиживался в Швейцарии – покой рядом с европейским адом, это напоминало тот финский пансион, откуда он ринулся в революцию. Но какой психопатологический взрыв звериного патриотизма у народных масс всех стран! – будь проклят патриотизм, это чудовище! И какое позорное падение великой германской социал-демократии, какое жалкое отступничество от своего знамени! Крушение Интернационала в самую ответственную эпоху! (Пришлось и от Парвуса отмежеваться, он себя неприлично вёл.) Судьбой Троцкого становилось: возродить революционное социалистическое движение в бурных формах – и заложить фундамент нового Интернационала!
Он чувствовал, что раскинул крылья уже не на одну Россию, а на весь мир. Теперь издал поспешную книгу против своих кумиров, германских с-д: «Война и Интернационал», – настала эпоха социальных и социалистических революций по всему миру! (Президент Вильсон, несомненно, украл оттуда кое-что для своих 14 пунктов.)
Спасибо «Киевской мысли», предложила быть военным корреспондентом во Франции. С конца 1914 безпрепятственно переехал туда – но нет, не ради одних военных корреспонденций, да и французский язык плохо знал, а стали, вместе с Мартовым, в Париже выпускать свою интернационалистскую газету: «Голос», потом «Наше слово», всю писали вдвоём (но не ужились с ним, скоро выпер его), да и страницы в ней только две – но какая пробойная сила аргументов! Необузданно бил! Первый удар – по поповско-полицейской России, по русским оборонцам, по пошлому Плеханову и другим предателям. От них, по союзнической связи, удар сам собой переносился на французских милитаристов, эту квинтэссенцию буржуазного эгоизма, вероломства и лицемерия! Раз война так ужасна – так предатели рабочего класса те, кто помогают ей продлиться хоть на один день. Оборонцы встречно нападали, почему Троцкий так мягок к Вильгельму, не немецкий ли он агент. (А не было расчёта ссориться сразу со всеми; да за годы жизни в Австрии он и стал симпатизировать немцам, да; да и деньги на газету приходили, откровенно признаться, от них, хоть и косвенно, через Раковского.) Но главный враг был – русское посольство в Париже: статьи Троцкого тут же переводили на французский и подавали доносом на Кэ д’Орсэ.
Но – ещё держался, власти не помешали ему съездить в Швейцарию, в Циммервальд. От Берна надо было ехать в горы 10 километров. И что же? Через полвека после основания Марксова Интернационала – вот оказалось возможным усадить всех уцелевших интернационалистов мира всего на четыре повозки… И даже тут – раскол, и образовалась безумная крайняя левая вечного раскольника Ленина, – а Троцкий и тут искал единения последних остатков, писал примирительный проект манифеста.
Дальше дела во Франции пошли совсем плохо. У русских солдат, взбунтовавшихся в Марселе, нашли «Наше слово». По обвинению в германофильстве газета была закрыта, а самого Троцкого евнухи буржуазной юстиции выслали из Франции. Пигмеи! Страна «по выбору». Но Англия и Италия не желали принять, Швейцария – затянула решение, уклончиво не отвечала. Оставалась Испания, но туда Троцкий не соглашался, и его просто вывезли полицейские. Там – тоже его не хотели, сажали и в тюрьму, тупицы, хотели вытолкнуть пароходом на Кубу, Троцкий слал ливень телеграмм – парламентариям, в газеты, в правительство, наконец разрешили плыть в Нью-Йорк, тут нагнала и семья из Франции.
Вот судьба! – теперь через океан. Но ведь его и распростирало над всем миром. По русскому стилю под Новый 1917 год – приплыли в Нью-Йорк.
Тут – ликующая встреча! Взлёт социалистической да и всякой другой американской печати, как только она и умеет протрубить: отовсюду в Европе изгнанный и травимый – несгибаемый революционер, вождь революции 1905 года, борец за свободу и демократию! Ещё больший успех – среди еврейско-русских эмигрантов; немедленно стал редактором затеянного ещё Дейчем, но он вытеснен, «Нового мира». Там уже состояли Бухарин, Володарский, Чудновский, и газета была – за поражение России в войне. Теперь произошло как бы возрождение «Нашего слова», но уже без границ, пиши не оглядываясь: во французской армии африканские чернокожие носят в ранцах отрезанные уши немецких солдат!
Выступал на собраниях, на собраниях (американцы очень любят послушать), а тут – сезон балов, и его, модного оратора, тянут выступать (по-русски, не мог по-английски) перед балами, назначая за то дорогие билеты. Он – на разрыв. Да просто за несколько американских дней почувствовал себя как здешним прирождённым, уже имел благоустроенную квартиру в Нью-Йорке, и сам Нью-Йорк импонировал: вот где дух современной эпохи! Проблема «Америка – Европа» теперь вошла в круг интересов Троцкого, они всё расширялись.
Можно было бы отлично развернуть и тут революционную работу – но мешал тому именно американский социализм: дутый, чванный, рыхлый, сентиментально-мещанский. Начались неистовые кружковые интриги против европейского выходца: только вчера вступил на американскую почву, не знает американской психологии – а хочет навязывать свои взгляды! Да ещё ж все эти социалисты были раздроблены на национальные федерации, и нужно было каждую завоёвывать по отдельности – немецкую, латышскую, финскую, польскую и могущественную еврейскую с её 14-этажным дворцом и 200-тысячной газетой.
Но и – вот американский дух! – как уловил Троцкий, некоторые американские богачи очень готовы развязать свою мошну для ускорения революции в России.
И вдруг, н'a тебе! – вот и она! – когда уже и забыли её ждать.
Но именно этого – да, и надо было ждать! война и часто являлась в истории матерью революции. Да ведь Троцкий всегда именно и предсказывал Вторую революцию, которая теперь и станет перманентной! На второй стадии этой революции пролетариат возьмёт власть, а затем погремит революция по всей Европе! Американцы очень недоумевали, но все ждали истолкования от «Нового мира», он стал в центре американской прессы. Ещё жадней теперь требовали Троцкого на выступления, и он в размах поносил Милюкова, Гучкова, Керенского.
Когда в Николаеве, 20 лет назад, в нищенской запущенной комнате готовили на железной печке революционное варево для жалкого гектографа – какой залётной фантазией показался бы замысел этой кучки молодёжи – повалить многовековое государство!? А вот – повалили!
Только устроились, только стали мальчики ходить в американскую школу (сколько им языков пришлось сменить), – и опять срываться и ехать? Но в груди, но в сердце легко! несёт птицей!
В русском консульстве в Нью-Йорке получили с товарищами документы для езды в Россию. Английское консульство дало заполнить вопросные бланки на проезд и заверило, что препятствий не будет. 14 марта отплыли из Нью-Йорка на норвежском пароходе, провожаемые цветами и речами. А 21 марта в канадском Галифаксе английские офицеры допрашивают: каковы ваши убеждения? каковы политические планы? Разумеется, отказался отвечать империалистам. «Вы опасны для нынешнего русского правительства и для союзников». И – сняли эмигрантскую группу с парохода, жену с детьми оставили в Галифаксе, а Троцкого – в лагерь, где немецкие пленные моряки. И устроили, канальи, такой личный обыск, какого никогда не приходилось испытывать нигде в России, ни даже в Петропавловской крепости! Троцкий дрожал от негодования: этого он никогда не простит Альбиону! Трёхэтажные нары, 800 человек в одном помещении, какой разящий воздух ночью, никогда в жизни так не приходилось. И ещё – в очередь мести пол, чистить картофель, мыть посуду, уборную?? омерзительно, – но за три недели не досталось этого унижения, другие заменили. А зато – какой простор для социалистической агитации: вот он, немецкий пролетариат, и уши его открыты, и он, право же, тоже готов к революции! Читал матросам лекции, а пленные немецкие офицеры жаловались английскому коменданту – и тот, разумеется, принял сторону неприятельских держиморд. (Но ликуешь в превосходстве над комендантом: он же ещё не знает, что уже началась Всемирная Революция! – сметёт и твою Британию!)
Если б не продержали его 26 дней в Канаде, нет, если б не выслали его осенью из Франции, – да уже давно бы он был в Петрограде, и всю революцию завернул бы иначе! (Надо найти форму рассказать России об этих 26 днях. Газетное письмо? – теперь Милюкова нет, жаль, ускользает, – так Терещенке?)
А – что тут наделали?! Какая убийственная ошибка была – в первые же дни отдать власть буржуазии! безоружной и изолированной буржуазии! – при том, что армия и рабочие поддерживали только Совет! Ложная мысль: лишь бы буржуазия не отошла от революции?.. Политическая импотенция меньшевиков. Испугались своей несостоятельности, акт прострации. (Обречённость мелкой буржуазии в капиталистическом обществе.) Преступление против революции! Тайный заговор против власти народа и его прав. И состряпали ублюдочный февральский режим, какая распылённость сил демократии! Единственный достойный документ – Приказ № 1. А весь Манифест 14 марта – уже, по сути, солидаризация с союзниками. А как можно было разрешить выходить всей печати? Печать – это ведь оружие, и право на буржуазное слово никак не выше пролетарского права на жизнь.