Красное на красном
Шрифт:
— За тобой, кажется, кто-то прибыл, — улыбнулся Норберт.
Кто-то? Дикон с удивлением смотрел на упитанного молодого человека, сидевшего на не менее упитанной буланой кобыле. Лицо толстяка казалось знакомым…
— Дик, ты что? Совсем не узнаешь? Я же Наль, Наль Ларак.
— Разрубленный Змей! Кузен!
Кузен Наль… Реджинальд Ларак. Вот так встреча! Хотя на самом деле сын Эйвона ему не кузен, а двоюродный дядя, просто по возрасту они больше похожи на братьев. Но как же он растолстел!
Дикон помнил Наля
— Узнал! — Наль разулыбался, но быстро спохватился и степенно подъехал к братьям. — Ричард, представь мне своих друзей.
— Братья Катершванц. Норберт и Йоганн. Они из Горной марки.
— Вы назвались друг другу? — Вот теперь Дикон точно узнал родича, такую физиономия мог скорчить только сын Эйвона
— Да, — засмеялся Дик, — но, как видишь, все пока живы. Куда поедем?
— Видите ли… — Наль замялся.
— Понимаете, сударь, — смущенно признался Норберт, чей акцент странным образом резко усилился, — мы очень извиняться должны, но мы имеем дело очень большое и важное. Мы имеем откланиваться и желать вам все самое лучшее.
Йоганн хотел было возразить, но, поймав взгляд «умного» близнеца, торопливо закивал головой и тронул вороного.
— Ты дружишь с такими медведями?
— Да, — Дику стало обидно, — и никакие они не медведи. Катершванц благородная фамилия, они в родстве с фок Варзовон. Мне про них говорил эр Август.
— Удачно вышло, что у них оказались дела. С нами они ехать не могли. Ты, видимо, уже догадался, кто нас ждет?
2
Штанцлер выглядел ужасно — бледный, отечный, под глазами мешки. Было видно, что кансилльер нездоров и очень, очень устал. Дику стало страшно — если с эром что-то случится, Талигойя не воскреснет, это знали все Люди Чести. Видимо, мысли юноши отразились на его лице, потому что Август засмеялся.
— Не все так плохо, как ты думаешь, Дикон. Садись, нам есть о чем поговорить. Ты, я вижу, так и не научился скрытничать.
— Научился, — расплылся в улыбке Дик, — но я так рад видеть вас…
— Арамона тебя еще не доконал?
— Нет.
— Но пытался?
— Да, он меня обвинил в том, что на самом деле я — граф Медуза.
— Ты меня удивил. Что за Медуза, я не знаю такой фамилии. Кто это?
— Суза-Муза, — пробормотал Дик и понял, что несет чепуху, — эр Штанцлер, на самом деле это кто-то из унаров. Он придумывал всякие смешные штуки и подписывался граф Медуза. Видели бы вы, как Арамона бесился!
— Представляю, — довольно холодно сказал кансилльер. — Мальчишки! Вам хоть небо на землю падай, найдете, как нашкодить. И кто же был этим самым графом?
— Не знаю… Арамона сказал, что — я, но это он со злости.
— Как же тебе удалось доказать свою непричастность? Что удалось, я вижу, иначе ты б, к радости Дорака, уже был в Надоре.
— А… Кроме меня, признались пятеро.
— То есть? Странные дела творятся в Лаик… И никого не тронули?
— Ну… Сначала нас заперли в Старой галерее, мы видели привидения, потом пришел отец Герман и велел всем идти по своим комнатам. Ночью Паоло и отец Герман уехали, а с остальными ничего.
— Я что-то плохо соображаю. Какие привидения?!
Как же рассказать о том кошмаре?
— Вы никогда не поверите, эр Август.
— Поверю. Рассказывай.
— Процессия со свечами. Сначала — аббат с совой, потом по двое монахи, за ними рыцари и унары, а в самом конце — отец и я.
— Не может быть. — И так измученный, кансилльер на глазах постарел лет на пять. — Этого просто не может быть! Тебе наверняка приснилось.
— Мы все видели, — извиняясь, прошептал Дик, — только немного по-разному. Отца и себя видел только я, Арно говорит, последним шел кто-то из Эпинэ.
— А остальные?
— Йоганн с Норбертом видели герцога Ноймаринен, а Альберто с Паоло только монахов.
— Они шли по двое?
— Кроме аббата и последнего монаха. И еще все время колокол звонил.
— Опиши мне рыцарей.
— Ну, они были совсем разные, кто-то старый, кто-то молодой, богатые, бедные и одеты по-всякому. Первые, как во времена узурпатора, а последние по-нашему.
— Это все?
— Нет. — Дик немного помедлил, но кто ему поможет, если не эр Август? — Перед тем, как уехать, ко мне приходили Паоло и отец Герман и говорили странные вещи.
— Что именно?
— Паоло сказал, что он мне должен передать что-то старое, что принадлежит мне. — Дик задумался. — Это не сам он придумал, так люди не говорят… Что-то вроде «их было и всегда будет четверо, но у них одно сердце, и оно глядит на Закат».
— Сердце глядит? Ты ничего не путаешь?
— Не знаю… Может быть.
Конечно, он был слегка пьян и очень устал, но Паоло на самом деле сказал об одном сердце на четверых.
— А что говорил олларианец?
— Чтоб я был осторожен, и еще про то, что нет ничего тише крика.
— И все?
— Ну, он долго объяснял, он же священник, но смысл такой.
— Теперь помолчи, — резко сказал кансилльер, — мне нужно подумать.
Дик покорно замолчал, эру Августу он верил, если кансилльер не поймет, в чем дело, не поймет никто. Штанцлер молчал довольно долго, потом вздохнул и внимательно посмотрел на Дика.
— О монахах Лаик я знаю. О них все знают, но видел их мало кто, это тебе не Валтазар из Нохи, который показывается каждую ночь. Я не слышал, чтоб призраки являлись сразу шестерым, и с ними никогда не было никаких рыцарей. У меня только одно объяснение: танкредианцев как-то разбудили, причем намеренно, но кто и зачем — не представляю.