Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая
Шрифт:
Парламентеров вывели во двор, Миронов велел на дорогу угостить их чаем с кусковым сахаром, которого у белых не было на довольствии. И в ту же минуту в открытых дверях появилась веселая, здоровая физиономия Иллариона Сдобнова. Подошел к Филиппу Кузьмичу, козырнул, представил начальника политотдела армии.
Все встали.
Полуян Дмитрий, кубанский казак станицы Елизаветинской, красивый смуглолицый мужчина с английскими усами в аккуратную скобочку, здоровался со всеми за руку. Стали вокруг него в кружок. Минута была значительная сама по себе.
— Товарищи, — сказал начполитотдела армии, нагнетая в голосе торжественность. — Решением Реввоенсоветов Республики и фронта ваша Усть-Медведицкая бригада с сего числа развертывается в кадровую стрелковую дивизию под номером 23.
— Пожалуйста, к столу, товарищи, — сказал Миронов. — Возникает много вопросов: дивизия — это не бригада. Задачи соответственно другие.
— Краснов как в воду глядел! — засмеялся Степанятов.
Голиков одернул его за рукав. Полуян несколько удивленно посмотрел на Степанятова, но, кажется, ничего не понял, сказал полувопросительно, однако же и призывая некоторых к порядку:
— Так что? Я полагаю, сразу и проведем заседание штаба?..
Когда все вопросы разрешили (насколько их вообще можно решить в условиях окружения и бесконечной войны...) и Миронов закрыл совет, у стола остались трое: он, начальник поарма Полуян и комиссар Бураго. Была у Дмитрия Полуяна припасена одна довольно неприятная для начдива беседа. И поскольку она была действительно малоприятная, он из деликатности долго водил вокруг да около: о всякого рода разговорах в армейском штабе, о том, что начальник штаба Всеволодов (утвержденный до прибытия командующего Егорова наркомвоеном!) вообще считает, что Миронов по своему характеру и действиям привержен к разного рода авантюрам, необоснованным прорывам и столь же неожиданным отходам, «не держит фронт», партизан по духу. И беда, мол, в том, что Всеволодов в этих мнениях не одинок: вот, например, комиссар Донской области Евгений Трифонов тоже где-то выразился, что Миронов — «душа степная», кровь у него кипит от староказачьей романтики и заместо воинской дисциплины — земляческая любовь казаков друг к другу и отцам-командирам... Разговоров слишком много, член Реввоенсовета фронта Сокольников (он, между прочим, член ЦК большевиков!) внимательно ознакомился с этими характеристиками и с деятельностью как штаба Усть-Медведицкой бригады, так и самого Миронова с начала гражданской войны и опроверг разного рода слухи и домыслы. Считает товарищ Сокольников, что на северном участке Царицынского фронта все без исключения части и отряды либо разгромлены Красновым вовсе, либо потрепаны до такой степени, что необходимы срочные пополнения и другие меры по укреплению боеспособности. И только бригада Миронова — одна из всех! — не потерпела сколько-нибудь серьезного поражения от белоказаков, но, наоборот, окрепла и даже выросла численно. Учитывая все это, РВС поддержал ходатайство о награждении Миронова высшей наградой Республики и — второе — реорганизует ныне мироновские части в 23-ю дивизию...
Слишком длинное было вступление. Оказалось, что в руках политотдела армии копились и другие, опасные факты...
— Товарищ Миронов, — говорил Полуян, строжая глазами. — Пора кончать партизанщину, все староказачьи традиции в этой классовой войне. У вас разведчики и связные бродят неделями по белым тылам. Что они там делают? Фраза еще такая была кинута у вас: в этой войне, мол, сил особых не надо, нужна только хорошая разведка... Не совсем так было сказано? Ну хорошо. Есть факты. Численность сотен (пора уж их называть эскадронами, как везде в Республике!), да, численность сотен колеблется, поскольку при прохождении станиц командиры отпускают казаков «на побывку» по домам, иногда на недельный срок! Разве это не правда?
— Это бывало вначале, когда только собирался отряд, теперь же этого нет, товарищ Полуян, — вставил Миронов. — Мы ведь почти вышли за пределы донских станиц.
— Хорошо. — Полуян даже обиделся оттого, что возражали на самые невинные пункты обвинения,
Бураго настороженно смотрел в лицо начдива. Миронов хотел вспылить (удивительное дело: он умел заразительно, по-детски хохотать, но в иных случаях совершенно терял чувство юмора!), потом прикусил длинный ус и принужденно, невесело усмехнулся. Бураго это обрадовало.
— Куда девался разъезд Воропаева, узнаем... — Миронов заглянул в какую-то бумажку, вынутую из полевой сумки, — узнаем завтра в полдень. Если, конечно, не будет такой атаки белых, что смешает все карты...
— А если смешают? — ужесточил вопрос Полуян.
— Тогда узнаем чуть позже.
— Так, может, мне-то откроете секрет?
— Конечно. Воропаев должен привести сотню, а может и две, белых к нам. Сейчас такой процесс начинает рвать армию Краснова изнутри. Многие хотят переходить на сторону Советов, но побаиваются, надо им помочь.
— И вы... этаким манером — помогаете?
— Вот пробуем…
— Значит, завтра — проворим?
— Проверим. Хотя дело-то рисковое, первый блин...
— Не надеетесь?
— Почему? Надеюсь, но всякое в жизни бывает. Тут война, а не театр.
Полуян задумался, хотел что-то ответить, но — именно в эту минуту — заметил лежавшую небрежно на столе бумагу — ультиматум генерала Краснова. Прочитал дальнозоркими глазами фамилию-подпись в самом низу и немедленно протянул руку, принялся читать. По мере чтения на лице его возникало выражение недоуменного вопроса, правая бровь резко поднялась и медленно, нехотя заняла прежнее место.
— Об этом еще не докладывали? — спросил он, с удивлением глядя на новоиспеченного начдива Миронова.
— Времени не было, только что отправили парламентеров восвояси... — лениво сказал Миронов. — Краснов просто решил, видно, продемонстрировать свой литературный слог... Окружение в такой войне еще ничего не значит! Да и окружение пока что неполное...
— Разрешите тогда взять эту бумагу... в штаб? — спросил Полуян, почему-то не веря, что Миронов так, сразу разрешит. Но Миронов кивнул согласно и достал еще один документ из полевой сумки:
— Вот еще. Примечательная телеграммка от Фицхелаурова в Новочеркасск... Если у вас в штабе еще нет такой, то возьмите заодно, — и подал телеграфный бланк.
Бураго не утерпел, подошел сзади к сидевшему Полуяну и, опираясь на спинку стула, заглянул в бумагу. Бумажка ему была знакома:
№ 1862
При взятии слободы Ореховки, когда группа ген. Татаркина намечала нанести окончательный удар Миронову, казаки Раздорской, Малодельской, Сергиевской станиц отказались выполнять боевой приказ, не желая во время боя перейти на 5 верст в пределы Саратовской губернии. Причем, по донесениям войсковых начальников, некоторые казаки этих станиц кричали: «Да здравствует Миронов!» Эти же казаки во время решительной атаки заявляли своим командирам о том, что «зачем нам воевать с Мироновым, при Миронове нам жилось хорошо, пусть атакуют офицеры, которым больше надо...». Казаки, как фронтовые, так и старики Навлинской и Качалинской станиц, проявили в отношении наших частей еще больше мерзости и предательства. Они заявили, что не знают, за что борются, и что им при Красной гвардии лучше жилось... Об изложенном прошу немедленно доложить Большому войсковому кругу и принять соответствующие меры против изменников...
Генерал Фицхелауров.
Строки: НЕ ЗНАЮТ, ЗА ЧТО БОРЮТСЯ и ПРИ КРАСНОЙ ГВАРДИИ ЛУЧШЕ ЖИЛОСЬ кем-то подчеркнуты красным карандашом.
— Каким образом это у вас? — поинтересовался Полуян.
— Так мы ж иной раз и в чужие штабы посылаем своих «перебежчиков», — несколько обиженным тоном сказал Миронов.
— Можно... ваять с собой? — попросил Полуян.
— Пожалуйста. У Степанятова в оперативном отделе этого добра целая папка: реакция на наши действия оттуда. Можете посмотреть... И вообще, не пора ли перекусить на сон грядущий?..