Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая

Знаменский Анатолий Дмитриевич

— Сколько, говоришь, мы не виделись? — с повлажневшими глазами спрашивал Миронов. И Сдобнов что-то отвечал, поминая беспокойную натуру Миронова, за которым, бывало, не угонишься даже и на фронте. То он у Самсонова в армии, то колесит партизаном по Волыни, то оказывается на румынском фронте, а то бунтует полк и ведет его на Дон, поближе к родным плетням...

Сидевший тут же другой казак, помоложе, со светло-русым пробором и небольшими, лихо подкрученными усами, тоже привстал и со стороны рассматривал обнимавшихся друзей. В руках как бы позабыл старую фуражку с запыленным красным околышем и темным следом от кокарды.

—

По такому чрезвычайному поводу, Илларион, не заказать ли полдюжины шампанского? — вовсе развеселился Миронов, поглядывая на незнакомого дерзкими и холодноватыми глазами. Сдобнов отшутился:

— Давай, Филипп Кузьмич, плиточного чаю налью. Не так уж ароматный, зато горячий, а? Ты не смотри, пожалуйста, что мы в этакой конуре сидим, у нас — одно из самых бойких мест и — горячий самовар! Даже карамель есть, староцарицынская, из арбузного меда, брат! Живем как у Христа за пазухой! У вас-то, слыхал, совсем другие пироги и пряники; полковник Денисов вас всех забижает?

— Конечно, пока такие люди, как Илларион Сдобнов, будут отираться в канцеляриях, нас и будут колотить в хвост и в гриву! — сказал Миронов ответно. Чаек попивает он тут, как купец первой гильдии, и спит, видно, тут же, на канцелярском столе, как какой-нибудь служащий-агитпроп! А полковник Денисов между тем уже в генералы вышел. Он у них главнокомандующий!

— Угадал. Сплю на столе, шинелью укрываюсь... Но — не взыщи, Кузьмич, надо кому-то и здесь быть, надо! В канцеляриях ныне-то как раз все и решается! Притом — люди идут со всех сторон... Вот, познакомься, пожалуйста, еще один большой красный командир без войска, но с огромными полномочиями! С Верхнего Хопра, из-под мужичьей Саратовщины... Тоже полный георгиевский кавалер, подхорунжий... — Тут Сдобнов кивнул гостю: — Макар Герасимович, доложи по всей форме, пожалуйста, поскольку Миронов по положению старше нас с тобой: командующий фронтом!

Филатов представился. Коротко, внятно, с достоинством. Человек был явно с характером и некоторой культурой, как определил на взгляд Миронов, если не по воспитанию и грамоте, то по кругозору бывалого человека, служившего к тому же в столице.

— Тот самый, из 1-го сводного? — горячо и заинтересованно спросил Миронов.

Его удивили щупловатые плечи и тонкая в запястье рука, сумевшая показать на Невском проспекте баклановский удар шашкой. При жидковатом чубчике и тонких чертах лица никак не походил этот фронтовик на того громилу вроде новоявленного Кузьмы Крючкова, что изображался на революционных листовках времен Февральской революции замахнувшимся кривой шашкой над царем и царской короной.

— Да-а... — вздохнул Миронов, припомнив эту листовку. — Никак не пойму я, друзья мои, отчего они все-таки изображают нашего брата по нелепой традиции вроде волосатых дикарей? На немецких гравюрах Платов — ухудшенный вариант Пугачева, под скобочку, а он был граф, чистюля, в придворном камзоле, так сказать. Репутация, что ли? Или другие заботы этим художникам не дают разглядеть натуру? Умных людей ли у нас наперечет?

Пили чай с царицынской карамелью. Обсуждали момент, Сдобнов вводил Миронова в курс обстановки на других участках фронта.

— Сейчас везде примерно одна и та же картина: белые давят. Даже в Урюпинской, где пробовали утвердить большевистский Совет сразу после Февраля семнадцатого, теперь идет жесточайшая война с Дудаковым... Кто такой? Прапорщик, демагог, сеет

религиозный дурман и банду сколотил немалую, захватил окружную станицу и успел даже ограбить кассу ревкома, два миллиона золотом! Но сейчас Селиванов выбил его из станицы, порядок восстановлен, и золото вернули. Теперь вот — свежие известия с хутора Дуплятского, из Михайловской станицы на Хопре... — Кивнул на Макара Филатова с усмешкой: — Ты послушай, Филипп Кузьмич, что они пишут-то, шутники! Вот у них постановление станичного совдепа от 9 мая, под председательством урядника Климова, и уполномоченных от хуторов, а всего их аж девяносто восемь человек! Решили: «С наступлением в пределы Донской области немецко-гайдамакских банд и в связи с тем, что... — слышите? — с тем, что Красная гвардия не соответствует своему назначению, произвести мобилизацию в станице тех годов, которые укажет окружной исполком». Видал, какие сознательные? Сами с усами, мол, а немца и «учредилку», хоть она и в жупане, на своей земле не потерпим! С тем Макар Герасимович к нам и прибыл, будем их вооружать!

Филатову он тут же написал направление и ходатайство в главный штаб обороны. Тот козырнул на прощание.

— Всего доброго, — сказал Миронов, все с тем же пристрастным вниманием глядя на героя февральских дней в Петрограде. — Надеюсь, еще понадобимся друг другу в будущих боях!

Когда проводили Филатова, Миронов достал из кармана газету «Солдат революции» и показал Сдобнову:

— Урядник Климов хлестко написал решение, а вот это объявление, случайно, не ты редактировал? «Срочно требуются охотники — кавалеристы и солдаты, чистые душой и верные защитники прав трудового народа от контрреволюционных провокаторов города Царицына и его окрестностей. Казачья военная секция». Не слишком ли грамотно?

— Нет. Это Иван Тулак, он тут конным резервом заворачивает, сам и писал, грамотей. А чего плохого?

— Надо смотреть за этим. Всякая белая шкура по этому будет судить о нашей грамоте и культуре, Илларион.

— Пожалуй что так... — кивнул Сдобнов. — Я как-то об этом не задумывался. Да и некогда было...

Спустя время, когда иссяк разговор, Миронов оглядел каморку с обшарпанными стонами и притихшим самоваром, прямо сказал другу:

— Бросай, Илларион, к черту конторский стол да приезжай домой! Точнее сказать — на станцию Себряково. Предлагаю должность начальника штаба. Добро?

— Не отказываюсь, — сказал Сдобнов. — Но сейчас надо еще здесь побыть, поработать. Ты слышал о новом декрете по казачьему вопросу? Хороший документ Ленин подписал 1 июня. Мне только что звонили из Москвы. Надо этот декрет внедрить, чтобы привыкли к нему и не рисовали нас волосатыми дикарями, как ты изволил заметить... А потом уж махну к вам, в Себряково.

— Твердо?

— Да. Придется, видно, еще повоевать с Красновым. А я ведь не по призыву в Красной Армии, а доброволец, как и ты...

— Положение сейчас, на развороте дел, особенно трудное, Илларион. Не задерживайся, — просил на прощание Миронов.

На крыльце было солнечно, ветрено. С Волги тянуло тленом ряски и тухлой рыбешкой. Друзья здесь задержались. Навстречу им по ступеням поднимались двое в гимнастерках, оба настороженно всматривались в лица, как бы старались не пропустить нужных людей. Передний кинулся к Миронову, затряс руку. Человек был определенно незнакомый ему, бледный и сильно исхудавший, как из больницы.