Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
— Даже не слыхал про такие...
— Потому что невежда в торговом деле. Все эти фирмы кровно заинтересованы, чтобы Побережье не попало под власть Советов.
— Боритесь себе на здоровье...
— О, черт! Не думал, что люди так глупеют от любви. Сейчас ты служишь наемником Приморской земской управы, получаешь жалование от Сентяпова.
— Ну и что же?
— Завтра Южаков повесит тебя вместе с Сентяповым на одних воротах. Разве не знаешь, что Сентяпов уже не. начальник Охотского уезда?
— Откуда
— Неведомо тебе и то, что само правительство ликвидируется?
— Рассказывайте сказки другому!.
— Неужели ты не принимал радио из Владивостока о переходе Камчатской области и Охотского уезда под начало Московии? Японцы и большевики договорились о ликвидации земства как правительства, взамен его создано Приморское управление Дальневосточной республики, той самой, у которой романтическое прозвище — «розовый буфер».
— Я не принимал такой радиограммы,— растерянно признался Андрей.
— Принял ее ночной радист Козин. Скажи спасибо, что он передал трагическую весть прямо Сентяпову. Кроме Козина, да меня, да Блейда, новости пока не знает никто. А если она распространится, охотские большевики дадут Сентяпову по шапке.
— Оригинальная ситуация. Что же мне делать?
— Не стоять между чумой и холерой,— съязвил Елагин. — Я разговаривал с Сентяповым, он решил объявить себя представителем Дальневосточной республики.
— Он самозванец и обманщик!
— Тебе-то что за печаль? Этого самозванца я поддержу, а ты объявишь, что получил радио о назначении Сентяпова.
— У меня нет такой радиограммы.
— Выдумай, сочини, объяви.
— В таком деле я умываю руки...
— А Понтий-то Пилат все-таки распял Христа! Забыл? На днях Сентяпов созовет собрание жителей и объявит о своем назначении представителем «розового буфера». Ты должен выступить в его поддержку.
— Не люблю, когда со мной разговаривают в приказном тоне.
— Это совет, не приказ. Поразмысли, обдумай свое положение,— смягчился Елагин.
Феона подала завтрак и, словно догадываясь о неприятном разговоре между Елагиным и мужем, обеспокоенно вышла.
— Ты должен солгать хотя бы ради ее безопасности,— предупредил Елагин.
На улице лютовала метель, а в тесном зале кипели страсти, разделившие жителей Охотска на две части: первая держала руку Алексея Южакова, вторая склонилась на сторону Сентя-пова. У второй была военная сила — казачий отряд и елагин-цы. Они по-прежнему сидели в Булгине, но незримое присутствие их чувствовали собравшиеся в зале.
Митинг начался заявлением Сентяпова о том, что его назначили в Охотске представителем Дальневосточной республики. Он уже радовался успеху своего самозванства, но слово взял Южаков.
— Самый наглый авантюрист и самозванец может править нами по своему похотливому хотению. Да, есть политиканы, ухитряющиеся быть сразу и на чердаке и в подвале,
Сентяпов сидел, зажав ладонями голову. «А ну, какие гадости ты еще наболтаешь?»—говорил его взгляд, следивший за Южаковым.
— Сентяпов даже не спросил, устраивает ли граждан такой правитель, как он? Устраивать-то устраивает, но кого? Толсто-сумов-барышников, да местных националистов, да таких, как Иван Елагин. Они его и поддерживают, кто деньгами, кто штыками, за их спиной японцы и «Олаф Свенсон». Сентяпов — самозванец, вроде тушинского вора, на побережье Тихого океана...
Гул и одобрительных и протестующих голосов прокатился по залу:
— Чего врешь? А радиограмма?
— Самозванец! Тушинский вор!
— Южаков — агент большевиков!
— Сентяпов—правитель спекулянтов!
— Вы принимали радиограмму, Донауров, о назначении Сентяпова уполномоченным Дальневосточной республики? —-на весь зал спросил Южаков.
Все повернулись к Андрею, сидевшему в последнем ряду. Он встал, растерянно, даже испуганно, не зная что ответить.
— Скажи людям правду,— настаивал Южаков.
— О такой радиограмме мне ничего неизвестно. Зато получил я от Камчатского ревкома вот такое распоряжение. — Андрей вынул из кармина и развернул листок: —«Уполномоченный Приморской земской управы Сентяпов от участия в управлении уездом устраняется. За пользование властью, которая отпала, привлечь его к уголовной ответственности...»
— Плевал я на приказы Камчатского ревкома! — рассвирепел Сентяпов. — Вот моя власть! — Он поднял правую руку, растопырил пальцы, сжал в кулак и грохнул им по столешнице.
Вечером Сентяпов посоветовал Индирскому:
— Сокруши Донаурова, не вызывая подозрений, что мстим.
— Я сокрушу его через Феону,— веско ответил Индирский.
В ту же ночь он арестовал отца Поликарпа. Феона кинулась
к Южакову, но вместо него застала Индирского. Он принял ее замкнутый, строгий, застегнутый на официальные* пуговицы формалиста. Феона стала умолять Индирского, чтобы он отдал отца ей на поруки.
— Ну зачем же на поруки? Ежели ваш отец невиновен, выпустим,— наслаждаясь ошеломленным видом Феоны, сказал Индирский.
Выпроводив Феону, он тут же вызвал на допрос отца Поликарпа. Его привела Дунька — Золотой пуп; по совету Елагина, Индирский взял ее на службу.
— Садитесь,— показал Индирский на стул.
Отец Поликарп сел, отбросил длинные волосы, выправил из-под бороды серебряный крест.
— Так, начинайте давать показания. — Индирский с дымящейся папиросой в зубах остановился перед священником.