Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
— Я ни в чем не повинен,— со скорбным достоинством ответил отец Поликарп.
– — Крутитесь не крутитесь, а признаваться придется.
— В чем меня обвиняют?
— Про свою вину сами расскажете. А если будет необходимо, скажу. Всему свое время и место...
— Теперь мое место не только у креста, но и на кресте,—-стоически возразил отец Поликарп. — Господь бог свидетель, что я неповинен.
— Я уже окончил допрос свидетелей. Даже такой свидетель, как бог твой, не нужен.— Индирский щелчком вышвырнул окурок
Отец Поликарп снова томился в подвале, ожидая, когда его вызовет Индирский. Через день Дунька распахнула дверь.
— На допрос, красавец мой, на допрос, батюшка,— пропела она.
Отец Поликарп опять смотрел мимо Индирского в утреннее окно, освещенное солнцем; морозные цветы на стекле искрились с особенной нежностью. Грязный, нечесаный отец Поликарп как бы весь съежился и сник перед чистеньким Индирским.
— Напиши дочери записку, чтобы взяла на поруки,— сказал Индирский с сердечной улыбкой.
Через час он послал Дуньку за Феоной. Феона пришла встревоженная, печальная, села на стул напротив Индирского и была так близка — протяни руку и прикоснешься, но по-прежнему недоступна.
— Отец написал, что вы согласны отпустить его на поруки. Это очень хорошо с вашей стороны, я не знаю, как отблагода-
рить,— иач'ала Феона, но тут же смолкла, пораженная жарким блеском в глазах Индирского.
— Зато я знаю чем,— развязно и возбужденно ответил Ин-дирский. — Знаю чем! Мне не нужно ни молитв, ни золота, я хочу, мне надо... Неужели ты не догадываешься, что надо мужчине от женщины? — переходя на «ты», спросил он.
Хотя Феона уже поняла, но все еще делала вид, что не понимает, чего хочет Иидирский.
— Если любишь отца, докажи свою любовь. Ты же умница, понимаешь все. Понимаешь ведь, а? Все останется между нами, ни одна душа не узнает про это,— шептал Индирский, подходя к Феоне и кладя ей на плечи дрожавшие пальцы.
Феона наклонилась вперед, пряча в ладонях покрасневшее от обиды, возмущения, гнева, страха лицо. «Боже мой! Что делать? Ценой измены Андрею я должна спасти отца? Что дороже— его жизнь или моя честь?»
Индирский приподнимал за плечи Феону, и она автоматически следовала его усилиям. Он провел ее из кабинета в угловую комнату-спаленку, правой рукой снял дошку, левой опустил плотную штору.
...Феона обессиленно поправляла спутанные волосы, Индирский, торжествуя победу, стоял у окна. «Надо сдержать свое слово. Против попа все равно нет никаких улик, а я сокрушил Донаурова». Он приоткрыл дверь, позвал:'
— Эй, Дуня! Где ты там, Дуняша?
— Я хотела сказать, но вы были заняты... У нас неприятное происшествие,— испуганно затараторила вбежавшая Дунька.
— Приведи сюда арестанта священника.
— Его-то и нетучки...
— Как это нету? Где арестованный?
— Они померли утречком.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
— Пора кончать с Сентяповым, а заодно и с'Елагиным. Пока они в силе, Советам на Побережье не существовать. Для руководства восстанием предлагаю создать ревком,— говорил Южаков.
— Нас слишком мало для успеха восстания,— осторожно возразил Индирский.
— Их тоже не очень много. С приисков придет партизанский отряд, и мы кинем его против елагинцев.
— Кто арестует Сентяпова? — спросил Щербинин.
— Индирскому поручим это дело.
— Ваше решение — закон для меня, но обеспокоен одним обстоятельством,— торопливо заговорил Индирский. — Мы все еще не знаем, кому подчиняемся: Камчатскому ли ревкому, правительству ли Дальневосточной республики, или же якутским
большевикам. Потому-то наша акция может принести больше вреда, чем пользы, японцы используют это как предлог для нападения. Одним словом, задуманный мятеж выпадает из хода революционного процесса...
— Прежде всего у нас не мятеж, а восстание, разница принципиальная. А в ДВР правят большевики, и наше восстание не противоречит общему ходу революционного процесса,— твердо сказал Южаков.
— Когда же начнем?— опять с вкрадчивой осторожностью Г спросил Индирский.
— В ночь на восемнадцатое апреля...
— Значит, послезавтра. Ночью я арестую не только Сентя-пова, но и всех его помощников. Как быть с Дугласом Блейдом?
— Американца не трогай. Бери только отпетых контрреволюционеров. Кстати, Донауров жаловался на незаконный арест его тестя. Арестовать, дескать, арестовали, а никаких обвинений попу не предъявляют. Кто его арестовал?
У Индирского похолодело сердце: он не посмел доложить, что отец Поликарп скончался. А если Южаков еще узнает о его насилии над Феоной!..
— Мятеж начинается сегодня ночью. Мятежниками командует Южаков, он же председатель только что созданного ревкома. Утром из тайги подойдут партизаны, теперь у большевиков подавляющее превосходство в силах,— беспокойно оглядываясь, говорил Индирский.
— Так что же делать? Что делать? — запричитал Сентяпов. — Я могу незаметно уйти из города? Не схватят мятежники?
— Ступай якобы на охоту. На берегу Кухтуя тебя будет ждать Дунька и отвезет в Булгино.
Индирский заглянул к себе, наказал Дуньке, в каком месте ждать ей Сентяпова, и присел к столу в нерешительном раздумье.
«Чем объясню смерть попа, как опровергну жалобу Феоны?..»
В дверь постучали, Индирский открыл. В кабинет вошел Козин.
— Что тебе надо? — сухо спросил Индирский.
— Зовет по срочному делу Южаков,— тоже сухо ответил Козин и тут же исчез.
Встревоженный Индирский спрятал наган за пазуху, вышел на улицу. С моря дул пронзительный ветер, черная завеса тьмы рассекалась летящими полосами снега.