Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
Андрея разбудили выстрелы. Он вскочил с заиндевелых веток, увидел окруженного бойцами всадника.
— К то вы такой? — спрашивал пленного Строд.
*— Разведчик из дружины генерала Пепеляева,—отвечал пленник, нелюдимо оглядывая бойцов. — Ездил по улусам с воззванием к населению, ночевал на этой поляне, сегодня думал, что подошел наш авангард, но ошибся.
— Дайте-ка воззвание генерала... — Строд с кипой прокламаций присел к костру. Джергэ подбросил дров. Взметнулось пламя, и Строд прочел:
— «Братья-красноармейцы! Мы и вы — русские люди, нам одинаково дороги
Перешедшим к нам до бея и во время боя предоставляется право вступать в наши ряды под бело-зеленое знамя свободы...» 1
— Воззвание написано со слезой, только вот автор его, Куликовский, не заслуживает доверия. Авантюрист с размахом. К тому же самозванец,—презрительно сказал Строд.
Какой же он самозванец? Он не самозванец,— возразил пленный.
— Куликовский величает себя губернатором Якутской провинции.
— Его назначил на этот пост Дитерихс.
— И Дитерихс — самозванец. Расскажите-ка лучше, прапорщик, как Пепеляев захватил Нелькан?
— Мы шли к Нелькану двадцать дней, в пути съели все, что взяли в Аяне. Потеряли и весь транспорт, но генерал надеялся внезапным ударом захватить красные пароходы с продовольствием. Однако мы вошли в пустой и голодный поселок, осенняя распутица мешала и возвращению в Аян. Одним словом, оказались в ловушке, добровольцы съели бродивших по Нелькану собак, перестреляли ворон, сварили все невыделанные кожи.
— А генерал Пепеляев сидел и смотрел на гибель своих дружинников? — удивленно спросил Строд.
— Хотите, чтобы я возвел напраслину на генерала? Стреляющий по орлу попадает в самого себя.
— Даже так! Что же совершил генерал Пепеляев для спасения вашего?
о — Он разыскал тунгусов, заставил их снабжать нас олениной, а сам отправился в Аян, одолев триста верст по бездорожью за неделю. Через двенадцать дней из Аяна прибыл транспорт с провиантом, угроза голодной смерти исчезла. Разве это не подвиг?
— Сожалею, что такой человек, как Пепеляев, воюет против своего народа. Но Пепеляев надеялся совершить
1 Воззвание Пепеляева, хранится в Центральном музее Советской Армии. (Прим, автора.)
увеселительную прогулку из Аяна в Якутск, верил, что победу достанет легко и бескровно...
Напротив, генерал постоянно говорит дружинникам, что борьба будет ужасной. Но он убежден в победе. — И вдруг прапорщик широко улыбнулся.
— Вспомнили что-то смешное?
— Земский собор во Владивостоке припомнился, когда Ди-терихс и его генералы в одеждах думных бояр, увешанные иконами, совершали крестный ход. Средневековье в двадцатом-то веке,—опять простодушно улыбнулся прапорщик.
С такими боярами русской монархии не восстановишь...
— А мы не восстанавливаем ее, наша цель —создать мужицкую республику в Сибири.
Мужичья республика в Сибири так же смешна, как и думные бояре во Владивостоке.
— Почему же возможна русская Совдепия, но не земская Сибирь?
Строд не ответил на вопрос, а продолжал спрашивать сам:
— У Пепеляева теперь два пути на Якутск: через
— В Петропавловском стоят ваши люди, генерал может послать против них Вишневского, а сам пойдет на Амгу.
— Вы были в Амге?
— Немного не дошел, ночевал в Сасыл-Сасы.
— Джергэ, что такое Сасыл-Сасы?
Лисья Поляна. Три юрты. Там, однако, живет мой приятель.
— Лисья Поляна! Красивое название, дышит тайгой,— восхитился Андрей.
За дверью охотничьей вежи лаяли собаки, хоркали олени, ругались дружинники. В это утро все казалось неприятным Пепеляеву, угнетала и мысль, что придется шагать тысячу верст до Якутска по звериным тропам.
«После пятнадцати дней изнурительного похода занят Нелькан. Красные, не приняв боя, ушли вниз по реке Мае. Полагаю, что начальники их найдут способ поднять дух своих войск, и перед нами предстанут боеспособные части. Борьба будет упорная и серьезная. Если господь даст успех и мы возьмем Якутск, то постараемся связаться с вами по радио»,— закончил Пепеляев письмо и надписал: «Его высокопревосходительству Дитерихсу Михаилу Константиновичу». Поднялся, сразу загромоздив собой вежу. Высокий, толстолицый, обросший смоляной бородкой, генерал больше походил на зверолова, и у него было в избытке все, что определяет мужчину: ум, воля, решительность.
— Когда воевода получит мое письмо? Возможно, он рас-
печатает его во Владивостоке, возможно, в Иркутске, крестовый поход на Москву может претерпеть самые неожиданные изменения, как и мой путь на Якутск...
Скрипнула дверь, в вежу протиснулся генерал Вишневский.
— Посланец собрался, брат-генерал.
— Пусть заглянет ко мне.
Тотчас вошел закутанный в оленьи меха тунгус.
—- Письмо отвези в Аян и передай на любую шхуну. В нем важное капсэ для белых нючей,— сказал Пепеляев.
— Ойе! Капсэ быстро помчится в Аян, у меня самые сильные собаки.
— Что везешь кроме моего письма?
— Пушнину.
— Много?
— Ойе, много!
— Это чья пушнина? Твоя? — спросил Пепеляев, переводя тяжелый взгляд на генерала Вишневского.
— Наша, брат-генерал. Это все, что удалось забрать у нель-канских охотников. Только зачем отправлять пушнину в Аян, когда идем на Якутск? Обратно в Аян нам пути не будет.
— В походе предпочитаю везти боеприпасы, а не соболей,— уклончиво ответил Пепеляев. — А я написал Дитерихсу, что выступаем на Якутск.
— Где сейчас Дитерихс? Он еще в сентябре грозился взять Хабаровск.
— Благими намерениями вымощена дорога в ад. А где воевода, услышим, когда войдем в Якутск.
Генералы и не подозревали, что в этот октябрьский день Иероним Уборевич начал штурм Спасских укреплений.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Буржуазные историки любят рассказывать о знаменитых полководцах были и небылицы, обрамлять подлинные события легендами и невероятными, но якобы решающими судьбы сражений случайностями. Любят порассуждать и о том, что было бы, если бы в день Бородина Наполеон не схватил насморка или маршал Груши не опоздал к началу битвы под Ватерлоо.