Красные курганы
Шрифт:
– Я не могу задирать голову к синему небу, когда у самых ног ползает ядовитая змея. Ты же знаешь, что коварные тангуты продолжают хитрить за моей спиной. Их правитель Дэ-ван хочет соединиться с китайцами и вносит смуту в наши племена. Такое и вовсе нельзя простить. Ты помнишь, что они мне ответили еще четыре лета назад? [179] Тогда мне было не до войны с ними, но сейчас мое терпение иссякло. Я уже давно собираюсь идти на них, а для этого мне понадобятся все мои воины. Кто сворачивает с намеченной дороги, тот может легко заблудиться. Не убеждай меня изменить решение, – сердито сказал Чингисхан. – И не хитри. Ведь я же вижу, чего ты хочешь. У тебя только одно желание – принести своему Урянхатаю хорошую жертву, отправив ему вдогон много покорных слуг и белых толстых невольниц с мягкими животами. И еще ты хочешь, чтобы он в пути мог насладиться густым черным дымом горящих городов русичей. Я могу это понять. Но почему ты не хочешь понять меня?
179
В 1218 г. правители империи тангутов Си Ся ответили Чингисхану оскорбительным отказом, когда он потребовал предоставить ему вспомогательный корпус для похода на хорезмшаха Мухаммеда.
– Хоп, – буркнул Субудай. – Я сам помогу тебе с тангутами. Но когда мы покончим с ними, ты пошлешь меня на Русь с четырьмя туменами воинов?
– Мудрый не станет торговать жеребенком, если он еще в утробе кобылы, – уклонился от прямого ответа Чингисхан.
Субудай выжидающе молчал. Тогда повелитель вселенной добавил:
– Только глупец может назвать имя лошади, которая через полгода победит в скачках. Умный лишь предположит это, зная, что не все в его власти. Я не хочу, чтобы ты завтра обвинил меня в нарушении обещания, которое я дам тебе сегодня.
Но тут ему почему-то вспомнились собственные сыновья. «А если бы кто-то из них погиб, да еще так, чтобы я не смог его достойно проводить к высокому небу? – задумался он и тотчас же ответил себе: – Да, тогда бы я все залил кровью, и за его смерть ответили бы не только воины врага, но и весь народ, который был бы вырезан до последнего ребенка. Не должны жить на свете люди, которые могли бы гордиться тем, что их отец или дед убил сына самого повелителя вселенной».
«А у Субудая Урянхатай – единственный сын», – мелькнуло в голове у Чингисхана, и ему вдруг стало жалко своего старого испытанного товарища.
Он смущенно кашлянул, сам удивляясь этой волне сентиментальности, внезапно нахлынувшей на него, и неожиданно даже для самого себя произнес:
– Ты пойдешь на Русь, мой верный Субудай-багатур. Это я тебе твердо обещаю.
– Когда? – сразу оживился тот.
– Подождем, когда кончатся зимние холода и наступит весна. Тогда я соберу курултай и мы решим, куда следует направить наши непобедимые тумены. К тому времени должен вернуться из Мультана и Пешавара Бала-нойон, [180] и тогда многое станет ясно. К тому же ты сам изъявил желание заняться коварными тангутами.
180
Отдельный корпус Бала-нойона в это время занимался покорением ряда северных районов Индии.
В этот раз Субудай выходил их юрты Чингисхана с совершенно иным настроением, чем неделю или две назад. Слово было сказано, а повелитель вселенной всегда твердо исполнял свои обещания. Ах да, еще тангуты… Ну, их-то он одолеет. Это пустяки.
Субудай так обрадовался этому обещанию Чингисхана, что, оглянувшись и увидев стоящего неподалеку кешиктена, весело подмигнул ему своим единственным глазом, от чего брови на невозмутимо-холодном и бесстрастном лице стражника вдруг непроизвольно поползли высоко вверх.
«Сам барс с отрубленной лапой мне подмигнул», – размышлял он, с нетерпением ожидая, когда его сменят и он сможет рассказать об этом своим приятелям.
Однако, немного успокоившись, он решил, что ничего рассказывать не будет. Все равно этому никто не поверит, а его самого просто поднимут на смех как наглого лжеца.
Эпилог
Не как в кино
Настоящая сказка похожа на жизнь.
Маловато в ней волшебства и теней,
Только ты наносное, что сверху, отринь
И всмотрись на нее повнимательней…
Их было всего семеро. Впереди шел Тимофей Малой, который на сей раз был не в своей привычной роли именитого рязанского купца, а, скорее, проводника. Остальные шестеро сопровождали его, держась чуть позади. Все они были хорошо одеты, а пятеро еще и неплохо вооружены. То ли наймиты, то ли…
Впрочем, встречающиеся Малому знакомцы к его свите особо не приглядывались. Эка невидаль. От такого знания кун в калите не прибавится, не говоря уж о гривнах. Гораздо важнее узнать, например, какой товар привез сам Малой на богатый новгородский торг. Какой и почем. Да что он сам хотел бы приобрести.
О том и заходил разговор между Тимофеем и очередным повстречавшимся ему купцом. Был он, правда, недолгим, состоящим всего из нескольких фраз, поскольку на сей раз рязанец только скупо пояснял, что товар у него обычный и по той же цене, что и прошлый год. На приглашение же заглянуть в гости, испить медку, а то что ж на улице лясы точить, уклончиво бурчал, что покамест ему недосуг. Вот когда управится со всеми делами, тогда уж и…
После этого разговор сразу же прекращался. Купец купца завсегда поймет. Раз человек, судя по его спешке, уже с кем-то сторговался и теперь торопится завершить сделку до конца – мешать ему не след. А медок с неспешной беседой и впрямь обождать может.
– Однако ж, и много у тебя знакомцев, – не выдержав, заметил ему после очередной такой встречи один из спутников – высокий воин, а шедший рядом с ним кряжистый здоровяк с небольшим шрамом от самого левого уха до середины щеки, пробасил, изумленно качая головой:
– Тут одни имена запомнить – труд тяжкий, а ты еще и жен с детишками в уме держишь.
– Это что, – самодовольно ухмыльнулся Малой. – Я, ежели хошь, княже, не сходя с этого места, могу обсказать и кто чем обычно торгует, и даже у кого какой товар ноне, да в какую цену.
– Это, конечно, здорово, – сдержанно отозвался высокий воин, которого купец назвал князем. – Но ты лучше другое скажи. Мы уже сколько времени топаем, а до монастыря все никак не дойдем. Ты, часом, не заблудился?
– Как можно! – несколько обиженно протянул Малой. – Все правильно идем. Просто причалили мы не к Плотницкому, а к Словенскому концу. [181]
А промахнуться я никак не мог. Да и нет туда иной дороги. Только от старого княжого терема, через Торговище, [182] минуя Готский и Немецкий дворы, а далее от черквы к черкве, – смешно спародировал он новгородский говор – и не промахнешься. От Николо-Дворищенской к Параскеве Пятнице, опосля до церквы Успения, потом Иоанна на Опоках – в этом же храме и суд тысяцкого происходит, когда немчура али свеи промеж себя спор учинят, потом по их главной улице, что Славно прозывается…
181
Новгород был разделен в то время на пять частей, называемых концами. Неревский, Загородский и Людин располагались на левом берегу Волхова, то есть на Софийской стороне, а Словенский и Плотницкий – на правобережной, именуемой Торговая.
182
Торговище – широкая площадь, тянувшаяся от терема, выстроенного еще Ярославом Мудрым, вдоль по берегу Волхова в сторону Плотницкого конца.