Красные курганы
Шрифт:
Трудно сказать, что бы произошло, если бы не эта трагическая ссора в Киеве, в результате которой князья действовали раздельно.
Кстати, в летописях нигде не указывается, каким образом Константин освободился. В. Н. Мездрик считает, что его выпустили по требованию рязанских дружин, которые подошли к Киеву с самыми решительными намерениями, а Ю. А. Потапов убежден в том, что Константин бежал самостоятельно. Последнее, разумеется, совершенно исключено.
На мой взгляд, все объясняется гораздо проще. Ратники, вернувшиеся в Киев после разгрома на Калке, так напугали горожан своими рассказами о могучем монгольском войске, что те от страха сами настояли на том, чтобы рязанского князя выпустили.
Как бы то ни было, но ясно одно. Если бы на Калке находились рязанские дружины, руководимые князем Константином, то трагедии не случилось бы. Отказавшись выступить вместе со всеми из-за того, что ему не пожелали передать под командование все войска, рязанский князь тем самым обрек их на гибель, да и сам попал в крайне затруднительное положение, оказавшись один на один с самым лучшим монгольским полководцем того времени.
Глава 22
Смертию смерть поправ
Вороны над пашнею кружились,
На убитых с криком садились,
Да слетались галки на беседу,
Собираясь стаями к обеду…
Много битв в те годы отзвучало,
Но такой, как эта, не бывало.
Поединки богатырей были заведены еще с незапамятных времен. Первоначально именно по ним военачальники угадывали волю богов – чей воин погиб, у того и будет разбито войско. Угадывали и покорялись ей. И впрямь ни к чему излишние жертвы, если небеса уже вынесли свой приговор. Разве можно идти против, а даже если и пойдешь – не сотворишь ли самому себе излишнего худа?
Неведомо, кто воспротивился этому самым первым, не дошло его имя через века до потомков, а жаль. Был, наверное, предводителем войска, человеком не просто храбрым и мужественным, но и до безумия дерзким, не побоявшимся бросить вызов самим богам. Наверное, из славян. И решил он, что бог-то бог, но и сам не будь плох. Словом, когда его удалец пал в поединке, он, вместо того чтобы сложить оружие, ринулся в бой и… победил.
С тех самых пор и пошло. Перестали люди считать, что из-за одного побежденного надо и всем остальным покорно сгибать шею. А поединки все-таки остались. Только теперь они стали чем-то вроде гадания.
Ну а где гадание, там и приметы. Первая – самая простая. Кто одолел, у того и войско победит. Вторая поясняла, что если оба друг дружку поразили, то тут верх за тем, кто с коня не свалился. А если оба упали? Тут третья примета в силу вступала – в какую сторону у поединщиков направлены головы. Если богатырь, даже будучи мертвым, все равно тянется в сторону вражеского строя, то быть победе, но тяжкой и кровопролитной. Если к своему строю головой – нехорошо, быть беде.
А если оба вперед головами устремлены или, наоборот, к своим направлены? Тут тоже приметы имеются, но говорить о них долго, да и ни к чему. Монгола, выехавшего на поединок, звали Сецедомох. Был он из племени хугиратов, которое гордилось тем, что именно из него вышла знаменитая Борте – жена самого Чингисхана. Потому каждый из хугиратов считал, что он великому воителю немножечко сродни. Мысленно, конечно. Вслух о таком не говорят. Такую крамолу произнести – самого себя укоротить. Немного. Ровно на голову. В самом деле, ну какие могут быть родственники у бога, особенно если он еще на земле?
Сеце-домох прославился задолго до похода на Русь. В год Желтой Мыши [169] он в
Страшная смерть богатыря так потрясла все войско меркитов, что в начавшемся потом сражении монголы разбили их в пух и прах и гоняли по степи, как степные волки молодого пугливого джейрана.
169
Год Желтой Мыши – с февраля 1212 г. по январь 1213-го.
С тех самых пор он еще девять раз выходил биться, и равных ему так и не нашлось. Последним от его рук пал аланский поединщик, который внешне выглядел даже покрепче коротконогого, косолапого Сеце-домоха.
Монгол и сейчас рассчитывал закончить бой одним ударом при первой же сшибке, но не вышло. Русич сумел увернуться, но и его копье тоже прошло мимо. Съехались еще раз.
«Ну, теперь-то точно убью», – решил Сеце-домох, направляя копье прямо в грудь Кокоре. Щит свой он изготовил так, чтобы вражеский удар, скользнув по наклонной поверхности, ушел в сторону Он даже на стременах слегка приподнялся, чтоб наверняка.
Здесь-то и вышла промашка у кривоногого степняка. Кокора ударил с такой силой, что щит в руках Сеце-домоха дрогнул и, вместо того чтобы отвести в сторону копье русича, дал крен немного книзу.
И тут же воины Субудая разом вздрогнули от истошного рева своего непобедимого доселе поединщика, который не просто свалился с коня и валялся на земле. Он еще и орал, засунув обе руки между ног и корчась от непереносимой боли.
Вот так. Был Сеце-домох – мужчина, а теперь Сеце-домох – не пойми кто.
Кокора даже не стал его добивать, подъехал поближе, задумчиво поглядел на противника, склонив голову, смачно сплюнул в его сторону и подался обратно к своим. Но было заметно, что и он сидит в седле не совсем уверенно. Когда подъехал – стало ясно, отчего это его так покачивает. Он ведь тоже, как и Сеце-домох, главное внимание сосредоточил на своем ударе, не думая о защите, и потому монгольское копье все-таки вспороло бедро русича.
Рану перетянули мигом, но утерянной руды не вернешь. Теперь только в обоз, к телегам поближе.
А воины Субудая между тем пошли в атаку. Первая волна называлась у монголов бескровной, но это в насмешку. На самом деле бескровной она оказывалась лишь для них самих, потому что проходила без боевого столкновения, да и вооружены всадники были плохо. Ни доспехов на теле, ни копья в руке – один только лук в руках.
Зато каждый из них владел им в совершенстве. Первая стрела только летит в цель, а уж за ней вторая вдогон, и тут же третья, четвертая, а вот и пятая устремилась в полет. И валятся враги один за другим под градом стрел, а сами монголы целехоньки, потому что под таким смертоносным ливнем о достойном ответе не думается. Тут одна мысль – как бы самому от него укрыться, да понадежнее.
А он тем временем уже разворачивается и обратно. Но ливень остается, потому что сзади тоже всадники скачут. Вот такая получалась адская карусель.
А уж когда такой плотный строй перед степняками, им и вовсе раздолье. Не одна из пяти или десяти стрел – каждая вторая свою добычу найдет, только знай себе спускай тетиву.
Но вот беда, не успели они в этот раз выйти на свою коронную дистанцию в триста шагов. Оказывается, у русских арбалетчиков убойное расстояние было иным. Если противник в доспехах, то его надо подпускать шагов на пятьсот, а этих, ничем не защищенных, у которых даже одежка деревянными пластинами не подбита, не говоря уж о железных, можно завалить и с тысячи.