Красные щиты
Шрифт:
Потом перешел к поучительным примерам, показывая, как являет себя могущество короля в каждом из трех признаков. Генрих с улыбкой слушал слова: "строгое и добродетельное правление". К кому они относятся - к отцу или к деду? Правление деда уж никак не было строгим. Отца? Возможно, но добродетельным... А как же Збигнев? "Победоносные войны" тоже вызвали у Генриха улыбку, в его памяти возник образ могучего рыжебородого мужа, а потом Рожера, старого сицилийского владыки, который говаривал, что худой мир лучше доброй войны.
"Чересчур много ты видел, дружище Генрих, - сказал себе князь, - и чересчур много размышляешь. Есть и четвертый признак, признак величайшего могущества: твердая рука и прямой путь; но об этом убогий монашек не скажет".
После службы он подозвал монаха и попросил показать тетрадку.
– Брат Озия, - сказал он, - это что за язык? В первый раз вижу такое...
Монах залился румянцем.
– Я просто хотел, - пробормотал он, - чтобы и на нашем, на польском, языке что-нибудь было написано... (*112) - И умолк, смутившись пред лицом владетельного князя.
19
Потом они вернулись в монастырь. Торжественные молебны в костеле продолжались до глубокой ночи, но народу было немного. Всю пасхальную неделю погода стояла прекрасная. Теплыми вечерами Генрих слышал веселые крики в пуще и рокот бубнов, а порою рычание зверей и даже их возню в зарослях - весной звери утрачивают осторожность. Дни шли однообразно, Генрих и не заметил, как миновала праздничная пора. Надо было поторапливаться с отъездом в Сандомир. Князь с удовольствием думал о том, что снова увидит свой замок и что Казимир снова примется хлопотать по хозяйству.
В пути они сделали остановку, чтобы освятить первый камень для костела святого Мартина; его должен был строить один из тамошних братьев, француз Леонард. Предлагал свои услуги и другой монах, который соорудил в Гжегожевицах и в Енджееве круглые костелы для Дунина, но аббат Эгидий сказал, что Леонард искусней. И Генрих благословил Леонарда.
Когда освящали это богоугодное начинание, со стороны Сандомнра прискакал рыцарь во главе сверкающего доспехами отряда и склонился перед князем. Генрих сперва не узнал его, но потом разглядел, что это Вальтер фон Ширах, его друг-тамплиер. Как было уговорено, Вальтер привел на польскую землю рыцарей тамплиерского ордена, чтобы они, поселившись здесь, воевали с язычниками.
Генрих очень им обрадовался и тут же поручил Вальтеру присматривать за сооружением костела и немедля строить жилье для рыцарей. В этих хлопотах он провел в Опатове три дня, причем немалую помощь оказали ему Казимир и Виппо, приехавший вместе с Вальтером фон Ширахом. Виппо сумел-таки разыскать Вальтера и, присоединившись к его отряду, явился, как обещал когда-то, чтобы помочь князю в хозяйстве. Он и Казимир мгновенно подружились и обсудили вдвоем, как приступить к расселению тамплиеров на землях аббатства. Остаток пути до Сандомира они были неразлучны; Герхо, Тэли и Лестко тоже радовались приезду старого товарища по странствиям.
И вот снова началось житье в Сандомире. Проходили дни, недели, месяцы, миновало лето, наступила осень. Казимир больше времени проводил в Вислице, но Виппо и без него управлялся на славу. Только с упрямым Готлобом он не ладил и к воеводе относился пренебрежительно, - впрочем, старик почти не вмешивался в его дела. Кастелян, убедившись, что Виппо - человек толковый, своей выгоды не упустит, но и о княжеском добре печется, во всем его поддерживал. Однако с Гумбальдом и прочими духовными особами Виппо хлебнул лиха. Трудновато приходилось ему и с Вальтером, который был слишком требователен. А когда в довершение всего приехали в Загостье иоанниты, у бедняги Виппо голова кругом пошла. К счастью, времена были спокойные, русские сидели тихо - им хватало дел со своими князьями, которые так часто менялись на престолах. Казимир нередко выезжал из Вислицы в Люблин, на границу и дальше, выпивал с тамошними князьями и все больше набирался русских обычаев, что начинало тревожить Генриха.
Сандомирскими делами Генрих занимался мало, управлял ими в общем, не вникая в мелочи. Даже суд он поручил Казимиру и лишь иногда помогал брату советом, как более сведущий в законах и обычаях. Ведь Генриху посчастливилось повидать славных законодателей Рожера и Балдуина, и с Барбароссой он беседовал о законах, и с Арнольдом в латеранских виноградниках...
Странно было ему теперь вспоминать всех этих людей, которых он встречал в дальних краях! Пришла осень, пора охоты; Генрих стал надолго уезжать в горы вместе с Герхо и Тэли, который заметно вырос и возмужал. И когда князь где-нибудь в осеннем золотом лесу на Кленовой горе думал о том, с какими необычными людьми сводила его судьба, они казались ему существами из другого мира. Все, о чем он с ними говорил, не имеет здесь никакого значения, никакого применения. Дебри свентокжиской пущи, как стена, отделяют его от той жизни! И не только его - всю Польшу! Ему известно, что делает Болек во Вроцлаве, известно, о чем думает Мешко, - пожалуй, Мешко немного понимает тот мир, хоть и на свой лад. Здесь - совсем другие заботы. К примеру, русские и Казимир, который якшается с ними и вечно о чем-то договаривается; или пруссы, которые раз за разом нападают на пограничных крестьян и уводят их в рабство; или же темные, злобные литвины и мрачные ятвяги, засевшие в лесах и болотах. Нет, не это волновало его, когда он беседовал с Барбароссой.
Все же Генрих не оставлял мысли о том, чтобы одним ударом направить Польшу на иной путь, приобщить ее к великим свершениям. Но как это сделать? И с кем идти? С папой или с кесарем? А может, с Арнольдом Брешианским?
Хозяйство свое Генрих вел неплохо. Большой и весьма неприятной неожиданностью оказалось для него то, что Болек вконец разбаловал своих рыцарей. Подумать только, за каждый военный поход Болек платит им деньги! Выходит, и Генриху, чтобы набрать дружину для похода, надо иметь в казне кучу денег или, по крайности, куньих шкурок, над которыми Виппо так потешается, не упуская, однако, ни одной возможности накопить их побольше. "Несметное богатство", стоявшее в проповеди брата Озии на третьем месте, заняло теперь для Генриха первое место - лишь выполнив это условие, он сможет приступить к "победоносным войнам". Поэтому он подгонял Виппо и Казимира, чтобы умножали его казну и выжимали все что можно из плательщиков податей. В спорах брата и Виппо с тамплиерами и иоаннитами Генрих всегда становился на сторону орденских рыцарей. Он крепко надеялся, что когда пробьет час решительных схваток, их отважные и довольно многочисленные отряды, вымуштрованные на европейский лад, будут ему опорой.
Из Сандомира он почти не выезжал, особенно с той поры, как Виппо устроил здесь монетный двор. Правда, монету приходилось чеканить с профилем Болеслава, но эта затея приносила большую выгоду. Князь приказал, чтобы дань и судную пошлину платили только сандомирской монетой. Виппо советовал ему по истечении года всю эту монету у поданных изъять, переплавить на низкопробную, а старую запретить. Таким образом князь увеличит свои доходы и пополнит казну. Генрих очень увлекся этим новшеством, сам наблюдал за работой монетчиков. Был у него еще подскарбий [казначей] Анджей из Грожна, но подскарбий ведал только сбором дани, причем безжалостно притеснял мужиков и прочий люд. А Виппо заправлял монетным двором, доставлял из Кракова серебро, закупая его у евреев, своих соплеменников. Но вот однажды Анджей отправился за данью в самую глубь пущи и был там убит. Виновников не нашли. После гибели Анджея князь пожаловал его должность Виппо и ради безопасности нового подскарбия определил за его жизнь виру в семьдесят гривен серебра. А на жителей тех лесов, где был убит Анджей, наложил огромную дань да еще отправил туда Лестко с большим отрядом. Отличным воином показал себя Лестко, расправу учинил знатную, спалил немало хат и привез из похода уйму всякого добра. Было это уже после рождества. Зима стояла почти бесснежная, но едва Лестко возвратился из похода, как повалил густой снег и намело такие сугробы, что из замка не выйдешь. Все его обитатели собирались у камина в рыцарской зале, толковали о том, о сем, а Тэли, как умел, развлекал их своими песнями, которые очень нравились князю Казимиру, - он о ту пору был в Сандомире. Тэли теперь пел хуже, чем раньше, - у него ломался голос и на верхней губе пробивались усики.
Так проходило время. Сандомирский замок то заносило снегом, то опять пригревало солнце. Хозяйство шло своим чередом, соседи не тревожили, и Генрих часто выезжал на охоту. Виппо пригласил в Сандомир немца Людвига, который, по распоряжению князя, заложил виноградники на склоне замковой горы до самой Вислы и на других возвышенных местах - надеялись уже в будущем году делать свое вино. В погребах замка копились богатства, и все более густой слой пыли покрывал корону Щедрого, покоившуюся в деревянном ларце. Казимир о ней забыл, да и Генрих, пожалуй, тоже. Незаметно для него самого средство становилось целью, мысли его теперь были заняты хозяйством в замке и в кастелянских крепостях, заботами о том, чтобы кастеляны исправно собирали подати и дань с ополья.