Красный циркуляр
Шрифт:
Сильченко заявил, что Сергей может скрыться от следствия, и сослался на письмо из управления «К» ФСБ, в котором утверждалось, что Сергей якобы оформлял документы на получение визы в консульстве
По прибытии в изолятор Сергея поместили в камеру, где на восемь нар приходилось четырнадцать человек, поэтому заключенным приходилось спать по очереди. Свет горел круглые сутки. Очевидно, это было задумано с целью лишения арестантов сна. Возможно, Сильченко полагал, что через неделю борьбы за матрас с матерыми преступниками Сергей, человек с высшим образованием и налоговый юрист, будет сломлен и сделает все, что от него потребует следствие.
Он ошибался.
В последующие месяцы Сергея снова и снова переводили на новое место. Каждая следующая камера была хуже предыдущей. В одной не было отопления и стекол во фрамугах, так что в камеру проникал морозный воздух с улицы. По ночам было настолько холодно, что Сергей не мог спать. Дыра в полу, служившая туалетом, не была отделена от остальной части камеры. Нечистоты нередко поднимались из канализации и заливали пол. В другой камере единственная электрическая розетка была расположена рядом с напольной отхожей чашей, поэтому, чтобы согреть себе чаю, воду приходилось кипятить, стоя над смердящей клоакой. В третьей Сергей попытался прикрыть канализационный сток пластиковой бутылкой, но за ночь ее сгрызла крыса, а к утру пол был затоплен зловонной жидкостью так, что Сергею с сокамерником пришлось передвигаться по табуреткам и нарам, словно обезьянам.
Намного тяжелее физического дискомфорта оказались для Сергея психологические пытки, которым его подвергали в заключении. Сергей был заботливым семьянином, а Сильченко изощренно мучил его, отказывая в каком-либо контакте с семьей. Когда Сергей обратился с просьбой увидеться с женой и матерью, Сильченко ответил: «Предоставление вам свиданий с женой и матерью следствие считает нецелесообразным». Тогда Сергей обратился с просьбой разрешить ему поговорить по телефону с восьмилетним сыном. В ответ Сильченко сообщил: «Следствие полагает нецелесообразным разрешить вам телефонный разговор с сыном в силу малолетства последнего».
Сильченко также отказал Сергею в просьбе повидаться с тетей, указав, что «достоверными сведениями об этом родстве следствие не располагает».
Цель Сильченко была проста: вынудить Сергея отказаться от показаний против Кузнецова и Карпова. Но Сергей был тверд, и с каждым отказом Сильченко создавал ему все более невыносимые условия содержания, отрезая от прежней жизни и свободы, которая еще совсем недавно была частью этой жизни.
О нечеловеческих условиях содержания Сергея, полной изоляции от семьи и обращении со стороны Сильченко мы впервые узнали в январе 2009 года из судебного заседания, на котором судья вновь продлил срок содержания под стражей. Тогда же мы узнали, что Сергей решительно отказался менять показания, и перед нашими глазами начала открываться вся сила его духа.
Почти все январские новости были чрезвычайно мрачными, но всё же были и положительные моменты. После очередного перевода Сергей оказался в камере с одним армянином, которого обвиняли в краже. Тот ожидал суда и отчаянно нуждался в помощи, и Сергей, не имея под рукой никакой юридической литературы, сумел изложить убедительные доводы в защиту сокамерника. На суде его, как ни удивительно, оправдали и выпустили на свободу. Весть об этом быстро разлетелась среди заключенных, и Сергей неожиданно стал одним из самых уважаемых и оберегаемых людей среди арестантов следственного изолятора.
Когда я узнал, что другие заключенные хорошо относятся к Сергею, ужасные образы тюрьмы Оз отпустили и я смог хоть немного спать по ночам.
Однако, к несчастью, правоохранительная система обращалась с Сергеем совершенно иначе.
В конце февраля Сильченко втайне перевел Сергея в изолятор временного содержания на Петровку. Этот изолятор находится вне общей системы следственных изоляторов и подчиняется МВД. Там с Сергеем могли сделать что угодно. Мы понимали, что в этом месте Сильченко и ФСБ попытаются заставить Сергея подписать ложное признание. Мы не имели представления, что там с ним происходит, но подозревали худшее.
Следующие два-три месяца новостей почти не приносили.
Было ясно одно: несмотря на все усилия Сильченко и других сотрудников следственной группы, Сергей отказывался подписывать документы, которые они ему предлагали. Когда Сильченко требовал от Сергея дать на кого-нибудь показания, Сергей повторял: «Я готов вновь дать показания на тех сотрудников МВД, которые совершили преступления». В конце концов Сильченко наверное всё-таки осознал, что серьезно недооценил этого покладистого на вид юриста.
Чем больше они пытались сломить Сергея, тем больше креп его дух. В письме к матери он писал:
«Психологическому своему состоянию я сам иногда удивляюсь: кажется, мне все нипочем, только соскучился по всем вам и по дому. Всех вас целую и обнимаю».
Сергей был непреклонен. Им не удавалось сломить его волю, но вот тело начало сдавать. В начале апреля Сергея опять перевели — на этот раз в следственный изолятор «Матросская тишина». Там его начали мучить острые боли в желудке. Приступы длились часами и сопровождались рвотой. К середине июня он потерял двадцать килограммов.
Сергей был болен, но я еще не знал об этом.
Наступила весна, Сергей продолжал томиться под арестом. Меня стала посещать мысль, что, может быть, Сергею лучше уступить и дать на меня показания — только бы его оставили в покое. Пусть мои проблемы с российскими властями усугубятся — это пустяк, если Сергей выберется из милицейского ада и вернется к семье, к детям, в тепло и уют домашнего очага.
Каждый новый день лишь обострял чувство отчаяния от того, что я бессилен вызволить Сергея из тюрьмы. Тогда я стал предпринимать для его спасения все возможное здесь, на Западе.
Бюрократы в британском правительстве дали ясно понять, что не будут напрягаться ради спасения Сергея, так что я начал искать международные организации, которые смогут ему помочь. Первую перспективную зацепку я нашел в Совете Европы. Это межгосударственная структура, которая среди прочего занимается правами человека. Ее штаб-квартира расположена в Страсбурге, а в состав входит сорок семь европейских стран, в том числе Россия. Незадолго до этого Парламентская ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) поручила депутату и бывшему министру юстиции Германии Сабине Лойтхойссер-Шнарренбергер оценить работу российской системы уголовного правосудия, и она отбирала для изучения наиболее резонансные дела.