Красный Дракон (др. перевод)
Шрифт:
Благодарить Ллойда Боумена и Беверли Кац выглядело бы как высокопарный жест, поэтому, позвонив, он просто сказал им, что ему было приятно снова поработать с ними.
Его немного беспокоило только одно — чувство, которое он испытывал, когда в Чикаго Крофорд положил трубку и сказал: «Это „Гейтуэй“», — взрыв бешеной, животной радости, до сих пор ему неведомой.
Ему не давало покоя, что этот момент вдруг оказался самым счастливым в его жизни; тогда в Чикаго, в душной комнате присяжных, он уже знал.
Он не стал рассказывать
— К вашему сведению, когда Пифагора осенило, когда он понял, что открыл свою теорему, он принес в жертву Музе сто быков, — заметил Боумен. — Нет ничего приятнее озарения, правда? Не отвечайте, удовольствие продолжается дольше, когда им не делишься.
По мере приближения к дому и к Молли нетерпение Грэма росло. Спустившись с трапа самолета в Майами, он пересек летное поле, направляясь к «Дядюшке Лулу» — старенькому «Дугласу-3», который совершал рейсы в Марафон.
Ему нравился «дуглас». Сегодня ему все нравилось.
«Дядюшку Лулу» построили, когда Грэму не было и пяти лет. Обшивка крыльев у выхлопных патрубков была покрыта слоем копоти. Грэм не сомневался в надежности самолета. Он бежал к нему с радостью богатого туриста, проплутавшего в джунглях целую неделю.
Они летели над островом; в иллюминаторе уже показались огни Исламорады. Грэм видел белые гребешки набегающих волн. Через несколько минут самолет уже снижался над аэродромом Марафона.
Все было как и тогда — в первый раз. Тогда он тоже прилетел на «Дядюшке Лулу» и потом часто приходил в сумерки на аэродром полюбоваться, как, опустив закрылки, медленно, уверенно совершает посадку старенький самолет. На выхлопных патрубках плясали язычки пламени, а за освещенными иллюминаторами виднелись спокойные лица пассажиров.
Да и на взлете старенький самолет радовал глаз. Правда, когда он, делая пологий вираж, уходил на север, становилось печально и как-то пусто на душе, а в воздухе, казалось, стоял горький дух расставания. Скоро он понял, что ему можно смотреть только на посадки и встречи.
Все это было до того, как он встретил Молли.
Издав последний стон, самолет замедлил свой бег и неторопливо стал выруливать на посадочной полосе. Грэм увидел Молли и Вилли: они стояли за забором из металлической сетки, прямо под прожекторами. Вилли стоял перед ней. Он словно прирос к месту и не шелохнулся, пока Грэм не подошел к ним. Только после этого он позволил себе сбежать от взрослых. Грэм по достоинству оценил это.
Ростом Молли была метр семьдесят, как и Грэм. Когда целуешь женщину не наклоняясь, это приятно щекочет нервы, может быть, потому, что так целуются в постели — там все одного роста.
Вилли вызвался нести его чемодан. Вместо этого Грэм вручил ему дорожный чехол с костюмами.
Молли вела машину по дороге, ведущей на мыс Шугалауф. Грэм узнавал знакомые места, выхваченные светом фар, дорисовывал в воображении
Распахнув дверцу машины во дворе дома, он услышал шум прибоя.
Вилли пошел в дом, водрузив его костюмы себе на голову, низ чехла при этом хлопал ему по икрам.
Грэм рассеянно стоял во дворе, отгоняя комаров от лица.
Молли положила руку ему на щеку.
— Знаешь, что нужно сделать первым долгом? Зайти в дом, пока тебя комары не сожрали.
Он кивнул. В глазах у него стояли слезы.
Она помедлила, опустила голову и, взглянув на него из-под игриво заломленных бровей, произнесла:
— Прошу вас, сэр, здесь вы получите мартини, жареное мясо, лобзания и прочее. — И, отвернувшись, пробормотала: — А также счета за электричество, водопровод и долгие беседы с моим ребенком.
53
Грэм и Молли очень хотели, чтобы между ними ничего не изменилось, чтобы они жили как раньше.
Потом они поняли, что по-прежнему — не получается, и эта невысказанная истина поселилась в их доме как незваный гость. Они пытались достучаться друг до друга, но взаимные заверения в любви, которыми они обменивались и днем и ночью, словно встречая на пути невидимое препятствие, уходили в пустоту.
Никогда Молли не казалась ему такой красивой. С болью ощущая растущую дистанцию между ними, он мог теперь только издали восхищаться ее врожденной грацией.
Она старалась относиться к нему хорошо, но, побывав в Орегоне, Молли воскресила прошлое.
Вилли все это чувствовал. Он был холоден и подчеркнуто вежлив с Грэмом, подчас доводя того до белого каления.
Пришло письмо от Крофорда. Молли принесла его вместе с другой почтой, но Грэму ничего не сказала.
В конверт был вложен снимок семьи Шерманов, напечатанный с кинопленки. Не все сгорело во время пожара, пояснил Крофорд в письме. Во время поисков в поле нашли эту фотографию и еще несколько предметов, разнесенных взрывом на большое расстояние от дома. «Им, видимо, было суждено стать следующими жертвами, — писал Крофорд. — Теперь они спасены. Я подумал, что тебе это будет интересно».
Грэм показал письмо Молли.
— Посмотри. Вот ради чего это все было нужно, — сказал он, — понимаешь?
— Я понимаю, — ответила она, — честное слово, понимаю.
Сверкая в лунном свете, в воде играла пеламида. Молли привычно делала бутерброды, они ловили рыбу, разжигали костер, но все было как-то не так, как раньше.
Дедушка и мамамма прислали Вилли фотографию пони, и он повесил ее на стенку в своей комнате.
Шел пятый день после приезда Грэма домой. Завтра Грэму и Молли предстояло возвращаться на работу в Марафон, и сегодня они отправились ловить рыбу в прибрежных волнах. Огибая небольшой мыс, они прошли с полкилометра до места, где, как помнилось, был неплохой клев.