Красный квадрат
Шрифт:
Однако и такая перспектива не особо пугала его. Он отрывался от интроспекций и вновь погружался в сюжет, отвлекаясь лишь для того, чтобы 'лизнуть Малевича'.
– 4 -
Вся прежняя русская литература сосредоточена на Петербурге. И лишь изредка действие снисходительно переносится в какой-нибудь Могилев. Однако, Петербург-пер в этом отношении, безусловно, первый.
Роман продвигался стремительно. Слова сами являлись и ложились в канву. Даже воображение напрягать не приходилось, словно под диктовку писал.
Правда, все навыдумыванное до контакта с квадратом
– 'А как же? Надо поддерживать население, Людишки вымрут - на ком паразитировать?' - иронизировали левые, сами питавшиеся от его щедрот. Подчеркивая склонность Арбенина к оригинальничанью, Кириллов отметил, что на руках его были перчатки. Причем на правой руке черная, а на левой - белая.
Софья Валерьевна была хороша. Арбенина ей представили. После дежурных любезностей они отвернулись друг от друга и разошлись. Однако по окончании официальной части мероприятия оказались в одном, более узком кругу, объединившем компанию Автонома Хладного (кто теперь знает, что был такой акмеист?) и группу лиц из окружения Бэлы Аркадьевой-Арзамас, подвизавшейся в синема (в роли вампирок). Фамилия фильмовой вампирши тоже ничего Кириллову не говорила, хотя даже недоумения не возникло, откуда в его голове взялась. Ну а имя скорее всего было позаимствовано от самого демонического из русских поэтов.
Софья принадлежал к первой группе, Арбенин же - ко второй.
Дача, запруда, лодка. Арбенин увлекся Софьей. Пульсировала голубая жилка - так и дразнила ее прикусить. Впервые за свои сто с чем-то там лет Арбенин оказался не на шутку влюблен. Сад в майском цвету, прогулки, пролетка. Вернувшись в город, пересели в арбенинский автомобиль. Знакомство было закреплено и продолжено. Вернисажи, концерты, выставки.
Ради Софьи пришлось расстаться с Аркадьевой, которая в отместку и выложила новой вампирской пассии об его предосудительных пристрастиях. Но все это позже, а месяц-другой им безраздельно владела любовь. Отношения развивались столь же стремительно, как и кирилловский текст, их литературный аналог. Пролог, пролонгация в лето, кульминация и финал. Уже в середине августа господин промышленник получил отставку.
– Но почему? Это из-за Аркадьевой? (Сия пиявка сама горазда весьма).
– Ах, уволь от объяснений.
– Но ведь любила?
– Дура была...
'Знаешь, все мы немного дурочки. Каждая женщина по-своему дура, - вспоминал ее присказку месяц спустя Арбенин.
– Фраза, которую позднее у тебя Маяковский украл, расписавшись в хорошем отношении к лошадям.
– Закинув руки за голову, под бледной луной Галиции, он в который раз мысленно переживал свой маленький аустерлиц.
– Этот разрыв подобен разрыву сердца. Я был почти в панике оттого, что наши с тобой сто дней так быстро закончились. Что предстояла разлука. Что вернуть тебя не могу, ибо не маг.
Думать об этом было до крайности нестерпимо, однако стерпел. Лучшее средство против любви - война. Кстати, что кровопийцы поцапались. Повоевать, подраться с Германией. Проявить запоздалый патриотизм, чем цепляться за жизнь с этой женщиной. А посему - имущество продал да раздарил. Облачился в военное, ополчился. С эшелоном новобранцев и вольноопределяющихся прибыл на фронт. Мир заурчал, словно был голоден мной, словно собираясь меня пожрать. Однако это была всего лишь отдаленная канонада.
И опять жизнь изменилась, как бывало уже не раз. Как после того побега с отягчающим до сих пор обстоятельством. Фронт, однако же, не острог. Убивать - не привыкать. Тогда по младости да по глупости все казалось проще. Отчетливо просматривалось направленье судьбы: я да Ты, Господи, Твоя ночь, мой нож. И скитаться б мне, крадучись, рысью рыская по России - с ветки на ветку, с Вятки на Вологду, с Вологды на Волочек, даром лия кровь - да подвернулся еще в Сибири и подсадил на этот продукт мин херц Вальдемар Вандербилд, посетивший Томскую губернию и Киргизскую степь по делам голландской соляной концессии. Он же и выправил мне паспорт за немалую мзду, с этим паспортом я и докочевал до Могилева, перебрался в Польшу, где недолгое время пользовался адресом, оставленным товарищами по побегу. Но и оттуда пришлось бежать - прочь от лона холодной империи - до Атлантических берегов, до самой Голландии. И там с приятелями Вальдемара и подругой его, Вальдемаршей, надолго забыть про Россию, чтоб вернуться лишь через семьдесят лет. С той же почти внешностью и под тем же почти именем - ибо дагерротипов Арбенина образца 1835 года, (тогда еще юного, двадцатичетырехлетнего), в природе не существовало, современники вымерли, и некому было его опознать.
Обменял гульдены на золотые. Чтобы не усложнять себе жизнь новыми приключениями в киргизских степях, легализовался, дело завел. Отмывание биографии в пару борзых щенков стало. Прости, но чтоб не было более между нами лжи, нельзя избежать этих цинических откровений.
И вот - воюю, Соня, служу. Во славу царя и отечества. Представлен к Георгию, ибо нет на Юго-Западном фронте пластуна удачливей, нежели я. Хожу по тылам один. Осуществляю брусиловские броски по окопам противника. Вяжу языков. Полковник доволен. Товарищи любят меня, есть и завистники. Вот, мол, в перчатках воюет, фат. На правой руке - черная, на левой - белая. Этим в общем-то невинным своим капризом я особо ужасен для австрийцев стал. Видел даже в тылу вражескую афишку (тоже малевичи): красномордый росс-кровосос припал к шейке истощенной Европы. И этот аллегорический кроворосс - в перчатках разных мастей. Вот только руки перепутали, черти.
Тяга к крови сильнее в дни потрясений. В этом плане гематофилия сродни алкогольной зависимости. Что меня с народом роднит, так это умение выпить. Так что напрасно друзья и газеты предались ажитациям. Ибо как еще мог отреагировать русский вампир на любовный афронт? Пуститься в запой. Вот где, Софочка, кровь дешева. Крынка крови - на золотник пороху. Да фунт лиха в придачу к сему. В наших окопах тоже стали тела обескровленные находить. Говорят, что ходит с той стороны один мадьяр. Возможно, такой же, как я, отставленник - крови или смерти искать.
Да и мне в то время жизнь не в радость казалась. Лишь потом, когда помер, понял, что потерял.
Пуля - дура, свинец меня не берет. Однако ж нет такой твари, которая устояла бы против крупповской артиллерии. Весь день эта пушка пристреливалась по нашим позициям, заставляя нервничать необстрелянных лошадей (пригнали накануне ремонтный табун). А на рассвете весь вражеский орудийный расчет казачий разъезд вырезал. Однако новый наводчик оказался удачливей, и первым же фугасом разворотил офицерский окоп. Всех, кто в нем находился, взрывом разнесло вдрызг. В том числе поручика и промышленника Арбенина - в клочки и ошметки. А у прапорщика Громыки только клок волос этим взрывом вырвало. Я хотел, было, выразить ему сожаленье, но не нашел язык. Тело тонкое, тоньше, чем тень плоти, устремилось в распахнутые небеса, уворачиваясь от болидов и мимолетящих молитв.