Красный сфинкс
Шрифт:
В ночь с 11 на 12 февраля 1852 года Гоголь сжег, как полагают, целиком заново написанный второй том «Мертвых душ». «Завещаю, – писал он, чувствуя близкую кончину, – по смерти моей не спешить ни хвалой, ни осуждением моих произведений в публичных листах и журналах; все будет так же пристрастно, как и при жизни. В сочинениях моих гораздо больше того, что нужно осудить, нежели того, что заслуживает хвалу. Все нападения на них были в основании более или менее справедливыми. Передо мной никто не виноват; неблагороден и несправедлив будет тот, кто попрекнет мною кого-либо в каком бы то ни было отношении».
В состоянии черной меланхолии умер утром 21 февраля 1852 года.
АЛЕКСЕЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ТОЛСТОЙ
Родился 24 (5. IX) августа 1817 года в Петербурге.
По матери – правнук Кирилла
Детство провел в имении матери Красный Рог, расположенном в Черниговской губернии. «Мое детство, – вспоминал Алексей Константинович позже, – было очень счастливо и оставило во мне одни только светлые воспоминания. Единственный сын, не имевший никаких товарищей для игр и наделенный весьма живым воображением, я очень рано привык к мечтательности, вскоре превратившейся в ярко выраженную склонность к поэзии. С шестилетнего возраста я начал марать бумагу и писать стихи – настолько поразили мое воображение произведения лучших наших поэтов, найденные мною в каком-то толстом, плохо отпечатанном и плохо сброшюрованном сборнике. Я упивался музыкой разнообразных ритмов и старался усвоить их технику. Мои первые опыты были, без сомнения, нелепы, но в метрическом отношении отличались безупречностью».
В 1827 году с матерью и дядей побывал в Германии. Всю жизнь гордился тем, что был представлен Гёте, даже сидел у него на коленях и получил подарок – обломок бивня мамонта, украшенный собственноручным рисунком великого поэта. В 1831 году путешествовал по Италии, вел подробный художественный дневник. «В очень короткое время я научился отличать прекрасное от посредственного, выучил имена всех живописцев, всех скульпторов и почти мог соревноваться со знатоками в оценке картин и изваяний. При виде картины я мог всегда назвать живописца и почти никогда не ошибался».
В 1834 году юного графа определили «студентом» в Московский архив Министерства иностранных дел, где, как правило, начинали карьеру отпрыски самых известных и богатых российских фамилий, а через два года был прикомандирован к русской дипломатической миссии во Франкфурте-на-Майне. Светский лев, красавец, остроумец, любитель розыгрышей, тонкий ценитель искусств старался в Европе увидеть и услышать всего как можно больше. Только в конце 1840 года А. К. Толстого перевели в Россию – во Второе отделение канцелярии императора Николая I, ведавшее вопросами законодательства. Дружба с великим князем Александром, будущим царем, позволила Алексею Константиновичу сделать стремительную придворную карьеру: после восшествия Александра II на трон Толстой стал флигель-адъютантом, а затем царским егермейстером.
В 1841 году отдельной книгой (под псевдонимом Краснорогский) вышла в свет фантастическая повесть Толстого «Упырь».
Руневский, герой повести, на балу обращает внимание на разговорчивую старуху бригадиршу Сугробину и отдельно от нее стоящего странного молчаливого человека. «Он стоял, прислонясь к камину, и с таким вниманием смотрел в один угол залы, что не заметил, как пола его фрака дотронулась до огня и начала куриться». На вопрос, кого он так внимательно и сурово выискивает в зале, незнакомец мрачно ответил: «Упырей». И пояснил деловито: «Вы их, Бог знает почему, называете вампирами, но я могу вас уверить, что им настоящее русское название: упырь; а так как они происхождения чисто славянского, хотя встречаются во всей Европе и даже в Азии, то и неосновательно придерживаться имени, исковерканного венгерскими монахами, которые вздумали было все переворачивать на латинский лад». После таких слов незнакомец издали кивнул в сторону разговорчивой бригадирши: «Вот самый гнусный упырь, который только ждет случая, чтобы насытиться человеческой кровью. Смотрите, как она глядит на эту бедную девушку; это ее родная внучка. Послушайте, что говорит старуха: она ее расхваливает и уговаривает приехать недели на две к ней на дачу… Но я вас уверяю, что не пройдет трех дней, как бедняжка умрет. Доктора скажут, что это горячка или воспаление легких; но вы им не верьте…»
Триллер, мистическая повесть, фэнтези, – в русской литературе Алексей Константинович Толстой предвосхитил многое. «Ведь не все ж с молодежью-то балагурить! – говорит у него бригадирша Сугробина. – В наше время не то было, что теперь: тогда молодые люди меньше франтили да больше слушали стариков; куцых-то фраков не носили, а не хуже нашего одевались». Вполне, казалось бы, здравые
Совершенно замечательна в повести вставная новелла – о похождениях Рыбаренко в Италии. Она полна ужаса и романтики. Мы узнаем о том, как Рыбаренко, «малороссиянин и из хорошей фамилии», обручается с портретом, видит таинственные сны, попадает в «нечистый» дом, куда уже много лет не входил ни один крещенный, встречается с призраками. Правда, и Руневский в самом обыкновенном селе Березовая Роща переживает не менее поразительные приключения. «Еще издали виден был там большой каменный дом, выстроенный по-старинному и осененный высокими липами, главным украшением пространного сада…» И далее: «Все в доме бригадирши казалось необычайным. Богатое убранство высоких комнат, освещенных сальными свечами; картины итальянской школы, покрытые пылью и паутиной; столы из флорентийского мозаика, на которых валялись недовязанные чулки, ореховая скорлупа и грязные карты, – все это, вместе с простонародными приемами гостей, со старосветскими разговорами хозяйки и с щелканьем Семена Семеновича, составляло самую странную смесь».
«Вот что говорит предание, – узнаем мы из повести. – Дело в том, что дон Пьетро вскоре по возвращении своем из России пропал без вести. Сын его, чтобы прекратить неприятные толки, объявил, что он скоропостижно умер, и велел для формы похоронить пустой гроб. После погребения, пришедши в спальню отца, он увидел на стене картину а ля фреск, которой никогда прежде не знал. То была женщина, играющая на гитаре. Несмотря на красоту лица, в глазах ее было что-то столь неприятное и даже страшное, что он немедленно приказал ее закрасить. Через несколько времени увидели ту же фигуру на другом месте; ее опять закрасили; но не прошло двух дней, как она опять появилась там же, где была в первый раз. Молодой Урджина так был этим поражен, что навсегда покинул свою виллу, приказав сперва заколотить двери и окна…»
В 1895 году, почти через полвека после выхода в свет повести «Упырь», Герберт Джордж Уэллс написал замечательный рассказ «Искушение Харрингея». В нем художник, так же, как герой А. К. Толстого, активно противился нечистой силе. «Харрингей наотмашь ударил кистью по холсту, перечеркнув дьявола крест-накрест, и ткнул кистью в глаз портрету. Глухо прозвучало: „Четыре шедевра!“ (Дьявол торговался с художником, – Г.П.) Слышно было, как дьявол отплевывается. Но теперь преимущество было на стороне Харрингея, и он твердо решил добить дьявола. Быстрыми, уверенными мазками он продолжал закрашивать судорожно подергивающийся холст, пока везде не образовалось однотонное поле блестящей желтовато-эмалевой краски. Еще раз проступил на холсте шевелящийся рот и, прежде чем его заполнили эмалью, успел прохрипеть: «Пять шедев…»
Идеи носятся в воздухе.
Юмор, легкие диалоги, живое настроение, – у А. К. Толстого есть чему поучиться.
«У ног трона, – читаем мы во вставной новелле о золотом грифоне, – протекала прозрачная река, и в ней купалось множество нимф и наяд, одна прекраснее другой. Реку эту, как я узнал после, называли Ладоном. На берегу ее росло очень много тростнику, у которого сидел аббат и играл на свирели. „Это кто такой?“ – спросил я у грифона. – „Это бог Пан“, – отвечал он. – „Зачем же он в сюртуке?“ – спросил я опять. – „Затем, что он принадлежит к духовному состоянию, и ему бы неприлично было ходить голым“. – „Но как же он может сидеть на берегу реки, в которой купаются нимфы?“ – „Это для того, чтобы умервщлять свою плоть; вы видите, что он от них отворачивается“. – „А для чего у него за поясом пистолеты?“ – „Ох, – отвечал с досадою грифон, – вы слишком любопытны; почему я это знаю!“