Красный сотник
Шрифт:
В штабе полка было накурено.
Тимофей, перешагнув порог комнаты, раскрыл было рот, чтобы доложить о своем прибытии, но тут же задохнулся от тугих клубов махорочного дыма. Вместо доклада — «явился командир первой сотни Тулагин» он прохрипел малопонятно:
— ...Вилсь... дир... пер... тни...
От стола устало повернулся начштаба:
— Ага, Тулагин прибыл. — Подходи поближе... Тут вот какая, значит, штука...
Тимофей, пообвыкшись немного в дыму, шагнул к столу, за которым ломали головы у затертой карты-двухверстки комполка, комиссар и командир пехотного отряда Кашаров.
— Вот какая штука, — снова заговорил начштаба. — Семеновцы давят на нас от железной дороги, а мы давнуть их не можем. На «железке» у них сила: бронепоезд, пушки... Нам бы оторваться от них и выйти к разъезду... — При этих словах начштаба указал пальцем на чуть заметный значок в середине двухверстки. И добавил: — А дальше — на Марьевскую.
— Понимаешь, — вмешался в разговор комполка, — они нас в сопки толкают, а нам бы долиной. Тебе, Тулагин, со своими ребятами надобно нынешней ночью на «железку» выскочить. К станции. И тарарам устроить для паники. А мы тем временем — ищи-свищи ветра в поле. И, главное, отряд Кашарова вызволим.
Тимофей знал, что пехотинцы Кашарова второй день не высовывают голов из окопов. Семеновцы отрезали их от полка двумя сотнями баргутов [2] . Пока что, после четырех отбитых атак, Кашаров еще держится. Но, если баргуты снова пойдут, отряду не сдобровать. Отступать ему некуда — за спиной железная дорога, захваченная белыми.
— Приказ понял, — коротко, по-военному сказал Тулагин, собираясь уходить.
— Понял, да не совсем,— устало заговорил начштаба.— Вся штука, значит, в том, чтобы выйти на «железку» не с нашей стороны, а с тыла. Соображаешь?
2
Баргуты — народность, живущая в Хулуньбуирском (Хайларском) округе. В Особом маньчжурском отряде Семенова было несколько сотен, сформированных из баргутов.
— Надо бы через Серебровскую, Тулагин, попробовать, — бросил под стол окурок и завернул новую цигарку комполка. — Ты это сможешь со своими ребятами, уверен. В Серебровке, по нашим данным, гарнизона нет, но ты постарайся все же без шума проскочить ее и как снег на голову свались на станцию. А что дело свое ты сделал, мы узнаем по пальбе. Патронов не жалейте... Назад уходить будете тайгой, через Колонгу, Михайловский хутор на Марьевскую.
Тимофей выскочил из штаба, как из парной. Ну, курцы, и ведь выдерживают такой дымище. Он на их месте, наверное, через час окочурился бы.
Маленько отдышался, помял занывшую, еще не совсем зажившую рану в левом плече, в которое угодила семеновская пуля под Тавын-Тологоем. Размыслил над полученным приказом. Стало быть, до Серебровской — кружным путем — верст тридцать пять-сорок. К сумеркам, если не спеша, в самый раз будет. Хорошо бы обойти Серебровку безлунно. Вот только округу тамошную надо как свои пять пальцев знать. А в сотне — ни одного серебровца. Проводника сыскать бы...
Из штаба Тимофей забежал в санитарный взвод проститься с Любушкой. Кто знает, как сложится рейд сотни по вражескому тылу. Вообще-то он везучий, Тулагину не впервой водить ребят на рисковые дела. Всяко, конечно, бывало, но пока и он и его люди успешно справлялись с заданиями.
Любушка встретила Тимофея тревожным взглядом. В горячее время боев он редко к ней наведывался. И то, как правило, перед уходом в какой-нибудь опасный рейд. Сейчас по чрезмерно сбитой на затылок фуражке и по суженным щелкам глаз она поняла безошибочно: опять уезжает.
— Надолго? — застыли в робком вопросе ее обветренные губы.
— Что ты, глупенькая, так растревожилась? — заговорил Тимофей ласково, успокоительно. — Да никуда я далеко от тебя не уеду... Мигом на разведку в Серебровскую — и назад.
— Боязно мне, когда ты отлучаешься. Чего-то нехорошее предчувствую.
Любушка была на седьмом месяце. Чем ближе подходило время родов, тем все больше она страшилась и за себя, и за ребенка, и за Тимофея.
Тулагина радовало, что его восемнадцатилетняя жена скоро станет матерью, что у них будет сын (они оба верили, родится казак). В то же время его волновало их будущее. Смутно-то как нынче. Совсем недавно казалось, что с тревогами, боями и кровью навсегда покончено. После победного штурма Красной гвардией Тавын-Тологоя семеновцы еле ноги унесли в Маньчжурию. Контрреволюция развеялась, богатеи поприжали хвосты. Советская власть вроде твердо вставала на ноги в Забайкалье. И вот снова каша заваривается. С запада белочехи идут, взяли Верхнеудинск, к Чите прут. А тут Семенов скопил силы, снова перешел границу и уже захватил несколько станций, сел и станиц.
В последние дни Тимофей все чаще и чаще подумывал о том, чтобы оставить Любушку в каком-нибудь тихом поселке у добрых людей. Спокойно бы там доносила и разродилась благополучно. Однажды он высказал ей свою мысль. Так, где там, и слушать не захотела: «Пусть на подводе рожу, но чтоб с тобой рядом...»
Тимофей трудно прощался с женою.
— Ну ты, Любушка, это... не переживай тут, — с неумелой нежностью гладил он ее своей большой, грубой рукою по русой голове, как маленькую девочку. — Я для тебя, может, меду или пряников с изюмом раздобуду в Серебровской...
— Ничего не выдумывай, — Любушка прильнула к потному, запыленному Тимофееву френчу. — Целый бы вернулся.
Подошла Настя-сестрица, так ласково называли бойцы черноглазую молодую метиску-гуранку Анастасию Церенову за добрый нрав. Она была подругой Любушки.
— Вернется, — сказала Настя-сестрица, мягко отстраняя от Тимофея дрожащие руки Любушки. — Как не вернется? Такой лихой казак не может не вернуться...
К Серебровской сотня Тулагина подошла в сумерках. Тимофей послал в станицу своего друга и однополчанина по германскому фронту командира первого взвода Софрона Субботова с тремя бойцами разведать обстановку. Разведчики вернулись с бородатым стариком, который вызвался скрытно провести красногвардейцев по-за станицей и указать дорогу до станции.
— Гарнизон в станице есть. Дык какой гарнизон?.. — басил на расспросы Тулагина старик. — Полторы калеки. За атамана тута нашинский, из кулаков, урядник Шапкин. Ну и дружина. А закордонные семеновцы, так энти только наездом заезжают. Вчерась были, однако... Придут, понахватают, как бандиты, у народа добра всякого и уметутся. Кто супротив — шомполами, а то и порубают до смерти...
Старик согласился помочь красным бойцам, как он выразился, потому что сочувствующий. И сын у него в войске Лазо поклал голову за Советскую власть, про что бумага казенная имеется. А кроме того, урядник Шапкин вчера натравил на него семеновцев: корову забрали, два тулупа... Вот теперь и отомстит он бандитам за их злодеяния.