Красный сотник
Шрифт:
Кажется, подкопилась силенка. Тулагин напрягся, вцепился руками в болотную траву, пополз. Острые листья осоки резали пальцы, но он не чувствовал боли. Переместился еще ладони на четыре. «Вперед, Тимофей! Не останавливаться!.. Еще чуток...»
В глазах поплыли желтые, розовые, красные крути...
4
— Часа три назад, говоришь, не больше?
— Часа три, або четыре, ваше благородие...
— А человека, значит, так и не видал?
—
До Тулагина этот разговор доходил, точно сквозь туманную дрему.
Как и в тот первый раз Тимофей с трудом разомкнул веки. Его взор по-прежнему упирался в кусок неба, только теперь не безоблачное, а лохмато-черное, грозовое. Щербатость горизонта подернулась темной занавеской наплывшей из-за хребтов большой тучи. Березовая жердь колодезного журавля из белесой превратилась в дымчатую, а серый тес крыши сарая стал коричневым. Лишь осока не изменила зеленому цвету.
Воздух дышал дождем.
До Тимофея снова донесся разговор:
— Я, ваше благородие, глядь — под сараем конь оседланный. Поближе — дык то ж мой ворончак-жеребчик. Неделю назад сам, по своей воле, могу подтвердить бумагой казенной, отдал жеребчика в войско отца-спасителя атамана Григория Михайловича Семенова... Я — под сарай, однако. Откуда, как, хозяин игде? Седло в кровях, бока в кровях... Ой, господи! Глядь сюды, глядь туды — глазею хозяина. Оно вить как быват — може, лежит игде, помират... Всю округу ошарил — нема.
Басистый голос говорившего показался Тулагину знакомым. Он где-то его слышал, причем, недавно.
— Болото осмотрел?
А вот этот — молодой, звонкий, чуть-чуть картавый — ему незнаком.
— Дык к самой трясине как подступишь? А так кругом все ошарил... Вы, ваше благородие, господин офицер, не сумневайтесь. Ежели, однако, найдется хозяин, самолично доставлю, куда прикажете... Нас, Чернозеровых, в станице всяк старый и малый знает. Нашинские, серебровские, нас крепышами величают, хотя, однако, по крепости хозяйства мы средни.
И голос, и характерная речь — вроде вчера их Тимофей слышал.
Стоп-стоп, это же бородатый проводник... Ну, конечно, тот самый старик, который ночью скрытно вывел сотню на станцию. Учащенно забилось сердце.
— У нас тута абы кака заимка. На лето наезжаем. Сена прикашиваем, скот пасем... Зараз мы туто, однако, вдвоем с невесткой. Зашли б, чаем угостим.
— Некогда. Спешим... А ты гляди, объявится человек, сразу дай знать в Серебровскую.
— Не сумневайтесь, самолично доставлю...
Голоса удалялись. До Тимофеева слуха доносились слабый звон удил, затухающий цокот конских копыт: семеновцы уезжали.
«Подняться, немедленно надо подняться», — застучало в висках Тулагина. Встать на ноги Тимофей уже не рассчитывал, хотя бы на локти опереться. Бородатый проводник Чернозеров увидит его. Должен
Ох и неподатливо же его разбитое тело! Тулагину не то чтобы локтями поработать, головы от земли не оторвать. Только и добился — повернул ее с левой стороны в правую.
Закричать нужно. Сейчас это уже не опасно: рядом свой человек.
И он закричал: «Помогите!» Но вместо крика из горла вырвался лишь приглушенный клекот. Закричал сильнее: «Эй!». Клекот еще приглушеннее. А когда закричал из всех сил — совсем ничего не услышал.
Семеновцы встретили конников тулагинской сотни, неожиданно атаковавших станцию с тыла, разнобойными выстрелами сторожевых постов. И только когда взвод Моторина начал настоящий «тарарам» на окраинах маневровых путей, в стане белоказаков затрубили тревогу. В районе позиций отряда Кашарова послышались винтовочные залпы, видимо, полковая кавалерия ударила по баргутам, помогая пехотинцам выйти из кольца.
Тимофей громко подавал команды на скаку:
— Обходи эшелоны слева!.. Окружай главное здание!..
Бойцы знали: Тулагин в бою будет подавать ложные приказы, чтобы сбить с толку семеновцев — пусть думают, что станцию штурмует по крайней мере полк.
Конники бешено носились между эшелонами, бесприцельно стреляя в темноте по теплушкам, создавая панику. Кто-то бросил бомбу, она рванула в самой гуще выскочивших из вагона белогвардейцев.
— Вперед! Крро-оши гадов!
На противоположном, южном конце станции вовсю шумели конники первого и второго взводов под командованием Субботова. Но там уже серьезно заговорили белые пулеметы. Чувствовалось, семеновцы пришли в себя и сообразили, что атакованы небольшими силами.
Тимофей понимал, долго «гулять» по станции сотне не придется. Белогвардейцы быстро опомнятся. К тому же взошла луна — это не на руку тулагинцам. Лучше всего уже сейчас уносить ноги. Поставленная задача, пожалуй, выполнена.
Вслушиваясь в шум боя, Тимофей улавливал, что на позициях отряда Кашарова стрельба затухала — значит, прорвались пехотинцы. А здесь, наоборот, она только разгорелась. Он все больше утверждался в мысли: медлить нельзя. Еще немного, и сотня окажется внутри растревоженного белогвардейского улья, выбраться из которого будет нелегко.
Тулагин передал через Моторина теперь уже не ложный приказ по десяткам: «Немедленно отходить!»
Еще с вечера было условлено, что после «тарарама» бойцы должны десятками выходить из боя и самостоятельно добираться до Колонги. Там был назначен сбор на рассвете. Однако разгоряченные боем конники третьего взвода устремились к центру станции, чтобы соединиться с остальными.
— Назад! — кричал Моторин. — Куда поперли?.. Назад!..
Его голос заглушила длинная пулеметная очередь.