Красный свет
Шрифт:
Щербатов мог бы рассказать больше, он мог рассказать, что в Тамбове у него сгинули родные – сестра жены и трое племянников. Родня не кровная, но все-таки. Сестра жены вышла замуж в семью из-под Тамбова, из села Туголуково; кто-то из семьи связался с бандитами, ушел в лес. Красноармейцы разобрали и сожгли семейный дом Валуевых (у тамбовской семьи фамилия – Валуевы), и всех, включая малолетних племянников, отправили на Север. Жена плакала, умоляла узнать, куда их законопатили, Щербатов хотел составить официальный запрос, но начальник отсоветовал. «Они тебе кто?» – «Племянники. Сестры жениной дети». – «Это хорошо, что не родные, а то, знаешь, и
Так и не написал Щербатов запрос – и сгинула женина сестра с детьми, следов от племянников не осталось. И сейчас уже совсем не до них – такая жизнь пошла, что человеческая жизнь вообще ничего не стоит. А все-таки порой вспоминаешь ребят – и жалеешь. И жена – что же он, слепой? глаз не имеет? – и жена отвернется порой и губы подожмет. Стало быть, вспоминает. Кровь не водица.
– Ты запомни, Моня, в России главная беда – с мужиком, а с вами, барскими детьми, беды великой сроду не случалось. У тебя, я так думаю, с родней все в ажуре? Бульон куриный кушаете, Шиллера читаете?
Щербатов развернулся на каблуках, отметив про себя, что проделал поворот четко, по-военному, и стал спускаться по лестнице. Ну, семейка! Кстати, не случайно это, что евреи русской беды не понимают: они своей земли отродясь не имели, не боронили, не сеяли. Им защищать, по сути, нечего. Прогнали их с одного места, они собрались – да на другое перешли. Не сеют, не жнут, люди безответственные. Что им ни скажи – у них свое будет мнение. Барбаросса! Придумают тоже! Заняться людям нечем. Немцы в тридцати километрах от дома, а еврей про Крестовые походы вспоминает! Вон – в окно если посмотреть, так можно уже барбаросс увидать.
Из лестничного окна открывался вид на крыши района, за крышами – Тимирязевский лес, еще дальше Волоколамское шоссе, а на горизонте – дым. Черный дым, столбом. Там шел бой.
5
Соломон Рихтер глядел в спину уходящему Щербатову и думал: он действительно знает про братьев – или нет? В том ведомстве, где работает Щербатов, все известно… или так только, пугают?
Старшие братья уехали воевать в Испанию, попали в интербригады, война закончилась – а они не вернулись.
Война в Испании кончилась победой фашистов, Мадрид пал, войска Франко вошли в город, республиканцев отправили в каменоломни, испанские дети-беженцы остались жить в России навсегда – а братья Рихтеры исчезли. Похоронок не приходило, писем не было, сослуживцев не было, никто не знал, где именно служили братья. Соломон боялся спросить у отца, что тот думает, – Моисей Рихтер приходил домой из университета, отчитав свои лекции, ложился на диван в большой комнате, лежал лицом к стене. А в тридцать девятом году Моисея Рихтера, профессора минералогии Тимирязевской академии, пригласили к адмиралу Кузнецову.
Адмирал Николай Кузнецов во время испанской войны был военно-морским советником испанского правительства, этот факт часто отмечали в газетах. Боевых действий на море велось немного, долго в Испании адмирала не продержали. К моменту встречи с Рихтером он уже стал адмиралом Тихоокеанского флота, в дальнейшем его назначили наркомом Военно-Морского Флота, Кузнецов был очень большим начальником. Письмо в Астрадамский проезд доставил фельдъегерь, козырнул,
Сутулому и седому Моисею Рихтеру чины Кузнецова были безразличны, понять значение адмирала Кузнецова он был не в силах, но то, что речь идет о сыновьях, Рихтер понял. Надел серый пиджак и пошел, загребая ногами, к остановке 27-го трамвая.
Адмирал был в то время крайне молодым человеком, ему едва исполнилось тридцать – и старый еврей подумал, что говорит с ровесником сына. Кузнецов предложил Рихтеру чаю и папиросы. Моисей Рихтер не курил, от чая отказался. Сел на стул, какой ему указал ординарец, смотрел на военного за столом. Адмирал взболтал чай ложечкой, создал небольшую бурю, утопил в чае лимон, спросил:
– Вы, товарищ Рихтер, из Аргентины к нам в Советский Союз приехали?
– Из Аргентины.
– Живописная страна.
– Да.
– Давно в России живете?
– Я здесь родился. Потом уехал. Потом приехал.
– Прямо роман. В двадцать девятом вернулись?
– Да.
Все про их семью знал Кузнецов. Тогда зачем спрашивал?
Семья Рихтеров вернулась в Россию в 1929 году. Круг замкнулся: эмигрировали в первом году века – почти тридцать лет прожили на краю света – теперь вернулись. Уезжали в Аргентину, спасаясь от погромов, а возвращались в первое в мире государство рабочих и крестьян, где нет наций, – все люди просто советские.
Жена была урожденной «портеньо», семья получилась двуязычная. Но с Россией жена была связана даже прочнее, чем он сам – Ида вступила в Аргентинскую компартию, выучила русский. Писала письма Троцкому и его сыну Седову. Ответы хранила в шкатулке, перечитывала со словарем. Когда Моисей Рихтер прославился как минеролог, в его переписке с коллегами появились имена русских ученых. Теперь в их дом часто приходили русские письма – то мужу, то жене.
В 1929-м Моисея пригласили в Россию, ему написал письмо академик Вернадский; Моисея приглашали участвовать в освоении Керченского месторождения. Тогда часто звали иностранных специалистов. Идеям коммунизма Моисей не сочувствовал, но свою родину помнил. Что же до жены, то она отнеслась к поездке в Москву как к самому главному событию в жизни. То, что она родила четверых детей, было не столь важно, как то, что ее, Иду, зовут в Москву! Она потребовалась русским большевикам, она нужна революции. Ида Рихтер приглашалась как один из исполнительных директоров Коминтерна. В Москве ее ждала серьезная организационная работа.
Пароход шел две недели. Маленький Соломон бегал по верхней палубе с красным флажком, старшие мальчики учили русский язык. Через семь лет три старших сына уехали на испанскую войну – испанский был родным языком, к семье Рихтеров обратились в первую очередь.
Профессор Рихтер завел большой альбом, куда подклеивал конверты, приходившие от сыновей, написал на обложке альбома «Письма из Испании».
Подросток Соломон носил письма братьев в карманах школьного пиджака, иногда читал их вслух в школе. В их школе такие письма были у него одного. Хотя разговоры об интербригадовцах шли и решение Коминтерна о комплектации интербригад было принято, за испанскую войну в интербригадах успели побывать 27 тысяч человек, а что такое 27 тысяч? За один день в Румбульском лесу или в Бабьем Яру расстреливали больше народу, несколько часов работы печей Треблинки – вот вам и 27 тысяч человек. От СССР отправили в Испанию всего пятьсот шестьдесят человек, трое из них – братья Рихтеры.