Красный свет
Шрифт:
Отказ от репараций – ровно то же самое, что отказ от индульгенций.
В сущности, оба проповедника сказали одно и то же: вам предлагают откупиться от ада (читай: поражения, смерти, унижения) индульгенциями, то есть деньгами, заплаченными Церкви (читай: репарациями, заплаченными коалиции), но знайте – от судьбы откупиться нельзя. Вас обманули, а ваши деньги украли. Как дословно сказано в девяносто втором тезисе Лютера, «пусть теперь соберутся все проповедники индульгенций и скажут: «Мир, мир!» – но нет никакого мира». Разве не то же самое сказал собранию Адольф? Мира – нет! Версальский договор – не есть мирный договор! Это индульгенция, простая бумажка, и на ней написано, что у нас мир, вот и все. Но разве люди и сами не знали, что откупиться от истории – бессмысленная затея? Вы можете купить индульгенции или облигации – но ни то ни другое не поможет. История ненасытна, особенно потому, что ее воплощают люди с большим аппетитом.
И Лютер, и Гитлер закончили свои тезисы одинаково. У Лютера это звучит так: «Вы скорее многими скорбями войдете в Царствие Небесное, нежели достигнете покоя благодаря обманчивому миру». Гитлер почти буквально повторил эти слова.
4
Я записываю сейчас эти фразы, припоминаю, как он их говорил, и думаю: нет, он не лицемерил. Он говорил о Родине и о Новом порядке, и люди оживали, слушая его. Не надо ловить меня на слове – да, я знаю о жертвах! Да, я написал «люди оживали», хотя слишком хорошо знаю про тех людей, что погибли. Я пишу эти страницы много лет спустя, и мне известно про лагеря смерти. Не надо, не надо передергивать мои слова! Я неповинен в жертвах Освенцима, мне неприятна самая мысль о газовых камерах! И неужели вы думаете, что за все прошедшее с тех пор время я не получил полной информации? История пишется победителями, а сорок миллионов погибших словно удостоверяют смертями подлинность обвинительных тезисов. Да, история назвала Гитлера палачом. Пусть так. Но скажите мне: разве ни до, ни после Второй мировой войны люди не гибли?
Кто ответит за те девять миллионов, что были уничтожены на полях Первой мировой? В них-то Гитлер, я полагаю, не повинен? Тогда кто? Ведь если мы определяем Гитлера как виновного в бойне сороковых годов, надо найти и виновного в бойне четырнадцатого. Ведь цифра-то немаленькая, не так ли? Добавьте сюда потери гражданских войн и революций – увидите, цифры сопоставимы с потерями во Второй мировой. А если из общей цифры вычесть двадцать миллионов убитых русских (кто там в России разберет, что было причиной их смерти), мы поймем, почему именно Первую войну европейцы считают страшной. Вот и получится, что по вине Гитлера погибло не больше людей, чем по вине уважаемых политиков, которых мы отчего-то не записали в людоеды. Они прекрасные респектабельные люди, им прикалывают ордена, и они пишут мемуары. Скажите мне: если по их вине погибли всего девять миллионов – они что, менее виновны? А те несчитанные жертвы, что перебиты колонизаторами в Алжире, Вьетнаме, Корее, Индокитае, Камбодже, Чили, Парагвае, Афганистане, Иране, Ираке, Индонезии, Анголе, Конго, Руанде, – их кто посчитает? Мы все ученики политики Дизраэли, это именно он, лорд Биконсфилд, и был инженером того мира, который породил Гитлера. Именно он, хитрый еврей, самый консервативный из тори, и привил нашим мозгам эту логику – логику исторической правоты. Про афганские и зулусские войны, которые вела Британская империя, кто вспоминает сегодня? Разве что в связи с русской интервенцией. Мне довелось дожить до советской интервенции в Афганистан, я проглядывал английские газеты с улыбкой. Ах, как коротка, как избирательна человеческая память! За сто лет до того как советские танки вошли в Кабул, правительство королевы Виктории дважды пересекало границы Афганистана – и я ни минуты не сомневаюсь: едва русские выйдут оттуда, как туда снова войдут британские войска. Ах, не рассказывайте мне про жертвы – лучше внимательно почитайте исторические труды. Вы поймете, что цивилизация никогда не бывает сыта.
Думаете, с сорок пятого года по конец века погибло меньше народу, чем за мировую войну? Полагаете, сорока миллионов убитых не наберется? Больше, уверяю вас, много больше – одна Африка даст убедительные показатели, держу пари, хватит одного лишь Черного континента. Посчитайте, сколько жизней унес развал Российской империи. Посмотрите на Восток, туда, где железная поступь Новейшего порядка повторяет шаги порядка, некогда именовавшегося Новым. И заметьте – здесь тоже Гитлер ни при чем, не правда ли? И если все так, разрешите спросить: справедливо ли, чтобы в историческом анализе столетия все зло сконцентрировалось в одном человеке? Выродок, аномалия, чудовище – вам, господа, проще так сказать, чем посмотреть в зеркало и увидеть в себе черты сходства с этим монстром. Я, англосакс Ханфштангель, заявляю: Адольф – ваш кузен, он наш родственник, он мне близок, и я не предам его память. Ах, вы не хотите меня слушать, вы показываете мне материалы Нюрнбергского процесса! Не разумнее ли спросить, почему данный человек поступал так и каковы были причины?
Впрочем, не следует обольщаться: едва ли найдется много желающих поддержать любопытство исследователя. Судьба моей рукописи тому пример. Я слишком хорошо знаю, что в своих воспоминаниях тронул запретную тему, заговорил о том, о чем не принято говорить. Нет, никаких
На военной базе в Штатах, куда я был доставлен по личному распоряжению Рузвельта в сорок четвертом, у меня было довольно времени, чтобы вспомнить все, чему я был свидетелем, и все записать. Меня удостоили звания военного советника, в то время победители использовали офицеров противника для построения новых бастионов в предполагаемой войне с коммунистами. Генерал Гален, чья сеть тайных агентов пригодилась Даллесу, тому отличный пример. Я почти не удивился, когда мне предложили взяться за перо и написать мемуар, ы – кто еще может рассказать то, что знаю я? Тем же самым занимался и генерал Франц Гальдер, спасая себя от петли, и сотни других офицеров вермахта. Отчего же не согласиться? Прекрасная библиотека была в моем распоряжении, предупредительные тюремщики доставляли газеты и документы, которые я запрашивал. Пусть Ханфштангль, этот странный англосакс, служивший германскому дьяволу, пусть он напишет свои записки! Наивные победители полагали, что я обладаю секретной информацией, которую они смогут вычитать в моем опусе. Мой персональный надзиратель по имени Ричардс, одетый в форму лейтенанта флота (но, полагаю, пребывавший в чине майора разведки), ежедневно просматривал мои записки – и морщился: как, опять про Леонардо? снова про античную демократию? еще раз о прозрениях Гегеля? Где же подробности о секретных хранилищах произведений искусства в Линце? Где сведения о личных счетах фюрера? Вы уверены, что вам больше нечего вспомнить, мистер Ханфштангль? Мы ждем от вас правдивой истории, мистер Ханфштангль, а вы нам рассказываете сказки о Лютере и Меланхтоне! Дайте-ка нам подробный анализ совместных преступлений нацистов и большевиков, плана раздела Польши! Терпение, милый лейтенант, улыбался я, терпение! Что сокровища Линца! Что швейцарские аккредитивы, аргентинские тайники, подводные клады! Все золото мира будет перед вами, все рубины и изумруды Голконды рассыплю я у ваших ног! И лейтенант (он же майор) терпеливо ждал обещанного, не понимая, что сокровища уже перед ним. Он ждал паролей, карт, ключей – я же предлагал ему тайны мира. Читайте внимательнее, господа! Ах, немногие умеют пользоваться моими подсказками – вот, например, Адольф умел. И то – не надолго хватило его умения.
Так прошло очень много лет. Я вел ежедневные записи, а тюремщики знакомились с ними и не находили главного. Где секретная переписка Сталина и Гитлера? Где протоколы встреч Молотова и Риббентропа? Где русский план по захвату Запада? Дважды в год мой надзиратель направлял своему начальству отчет, сопровождая его наиболее значимыми из моих откровений. И всякий раз он приходил ко мне взбешенным: начальство негодовало! Вы обманываете наше доверие, кричал Ричардс. Мистер Ханфштангль, почему вы не разоблачите связь красных комиссаров с коричневыми нацистами? Я рассказывал про знакомство Гудериана с Тухачевским, а он меня перебивал: не то!
– Вы меня запутали, – отвечал я. – Если искать связи советских с немцами, вот хороший пример. Тухачевский восторгался Гитлером.
– Это плохой пример! – свирепел надзиратель. – Неужели не ясно: пример плохой! Маршал Тухачевский был ложно обвинен в шпионаже в пользу Германии, и неразумно разрушать общее верное представление о тех страшных годах ради сомнительной детали. Наша задача показать идеологическое срастание коммунизма и фашизма, их роль была сходной в историческом процессе. Теперь наконец понимаете?
Тянулись годы, я привык к монотонной работе – и стал глубоким стариком. Работали на них все – и Гальдер, и Гелен… полагаю, что и Гесс в Тауэре тоже сочинял для победителей тексты. Рудольф очень помог в свое время с написанием «Mein Kampf», у него был хороший слог… Он сумел бы найти веские слова для борьбы с коммунизмом.
В то время уже и термин соответствующий придумали, весьма удобный в политической жизни, – появилось слово «красно-коричневые». Признаюсь, я не сразу понял, что имеется в виду; меня просветил мой надзиратель – оказывается, современной демократии противостоит союз потерпевших поражение красных и националистов, которые тяготеют к фашизму. Вот так и был получен искомый оттенок – красно-коричневый. В мире победила демократия, а красно-коричневые готовят реванш.
– Ах, вот что, – сказал я, – теперь ясно. Прежде была Антанта, «Антикоминтерновский пакт», Интернационал… это помню. «Стальной пакт», было и такое… Потом Атлантический союз, Варшавский блок. А сегодня ветераны коммунизма и нацизма, по-вашему, объединились? Красно-коричневые, да? Заговор против демократии?
– Есть очевидная тенденция, – заметил мой страж, – и корни такого союза следует искать в истории. Вспоминайте, вспоминайте! Мы будем благодарны за любую деталь. Мы не торопим, но имейте в виду, времени осталось мало.