Красный тайфун
Шрифт:
Но все-таки — в этой истории, сотрудники советского посольства (продолжавшего функционировать в Токио все время войны) встречали на берегу первыми — наших, советских солдат, а не американских морпехов, как в иной реальности. Мелочь, а приятно — настолько, что не пожалел бы за такое и из своей жизни что-то отдать!
Смотрю с мостика на вражеский берег, такой близкий — и недоступный. И мечтаю, хоть бы вся эта Япония провалилась в море, как в каком-то давнем фильме еще из тех, будущих времен. Хотя тогда вопрос, а не доставались ли бы тогда все цунами и тайфуны непосредственно нашему побережью?
Уйти спать мне не удалось. Подходит с берега уже знакомый лоцманский катер, оттуда что-то кричат по — русски и по — японски. Все правильно — на борту наряд наших морпехов, а то вдруг местные решат за своего Императора жизнь отдать, набьют трюм взрывчаткой, и вперед, в камикадзе? Какой-то японец встречи требует? Кто и какого рожна ему надо?
Сам адмирал Енаи, японский морской министр? В сопровождении нашего посла в Токио? Что за…?!
В кают — компании разместились все наши — Василевский, как глава делегации, я, Зозуля, начальник разведки Воронцов (а вот Раков с Роговым остались во Владивостоке «на хозяйстве»), прочие товарищи ниже рангом. И лейтенант — переводчик с японского (тоже человечек интересный — но о нем еще после скажу). И Валька «Скунс» в роли главноохраняющего, и еще двое его ухорезов, из местных кадров, снаружи ждали. Ввели японца — хотя при ближайшем рассмотрении, адмирал Мицумаса Енаи на такового не походил совершенно! Острые черты лица, глаза не узкие, цвет кожи как у нас — в Питере встретив, принял бы за башкира или татарина.
Вспоминаю, что я успел прочесть про эту фигуру. Профессиональный разведчик, глубокий знаток России, японский военный агент (так тогда атташе назывался) в Петрограде, в 1915–17 годах, сумевший завести обширные знакомства среди офицеров Российского Императорского флота, хорошо знал и того, который «АдмиралЪ», состоя при нем в Гражданскую. В двадцатые — тридцатые служил на самых разных должностях, штабных и строевых, занимался техникой, боевой подготовкой, а главное, военно — морской разведкой (которая имела и политические функции). Показал талант стратега, осознающего разницу между мечтами и реальными возможностями Империи Восходящего Солнца, в середине тридцатых выступал за ограничение японской экспансии Китаем — уверенный, что выбор северного и южного направлений закончится для Японии войной с СССР, США и Великобританией, а война на два или три фронта неизбежно приведет Империю к катастрофе. В бытность премьер — министром в сороковом — сорок первом делал все от него зависящее, чтобы ограничить экспансию на юге взятием под контроль оставшихся бесхозными колоний, Французского Индокитая и Голландской Ост — Индии, считая это единственным шансом Японии избежать большой войны.
А еще именно он стоял за протаскиванием весной 1942 года через МИД Японии предложением посредничества в заключении сепаратного мира между СССР и Третьим Рейхом, сделанным Сталину — и МИД там был не более, чем ширмой для инициативы руководства Императорского Флота. Ни в коей мере не друг России и СССР — но реалист и прагматик, а не фанатичный милитарист, убежденный, что можно завоевать весь мир. Потомственный самурай из старого рода, безусловный патриот своей страны и человек чести, в нашей истории считавший своим долгом выгораживать на Токийском процессе своих личных врагов. В последние годы жизни (кстати осталось ему немного — у нас он умер в 1948 году) занимался, как бы сказали в конце века, социальной реабилитацией офицеров упраздненного флота, помогая тем, кто потерял буквально все и не имел иной профессии, найти свое место в новой жизни. И даже краем не был причастен к военным преступлениям — как ни старались доказать обратное!
А еще, именно он, уже в этом, измененном мире (установлено достоверно!) стоял за скорейшей отправкой делегации к Макартуру, не к нам. Хотя кое-кто у нас его едва ли не «японским роммелем» считал, даже обидно. А что теперь он от нас хочет? Японские церемонии — сразу к делу, считается за дурной тон, сначала любезностями обменяться, вот только когда это японец по — русски говорит, смотрится, как театр. Который в Японии, с ее страхом «потери лица», так сплетается с жизнью, что не отделить. Поинтересуйтесь историей сорока семи ронинов, из-за чего их дайме сеппуку сделал — в Европе такого даже при дворе французского «короля — солнца» быть не могло, при всех его ритуалах, вроде королевского одевания, завтрака и даже торжественного выноса королевского ночного горшка — а в Японии, не так перед Божественным Дайме поклонился, и уже как у нас измена Родине по статье 58–1, нервная же была служба у самураев, оттого наверное после пар выпускали, на улицу вышел, какой-то простолюдин дорогу не так быстро уступил, как подобает — сразу мечом его, проверить не затупился ли? Друг друга задевать боялись — иначе бы их поголовье быстро сократилось бы со скоростью полураспада, сошлись двое, живым остался один. И так уж — вот забываю имя, Воронцов называл, их самый знаменитый мастер меча прославился тем, что вышел победителем почти в сотне поединков и помер в старости своей смертью. То есть, сей великий вояка в веке восемнадцатом (когда у нас Суворов был) всю жизнь болтался по мирной, невоюющей Японии, затевая драки в трактирах или как эти заведения назывались (наверное, у него и фехтовальная школа была — но вряд ли он там учеников убивал?). И так все японское воинское искусство, на девяносто девять процентов, внутренние разборки — разве что Корейская война была, триста пятьдесят лет назад, да нашествие монголов, еще за три века до того. Так что мы, русские — куда более военный народ, чем самураи. Хотя все же, как дома время будет, попрошу Юрку «Брюса», чтоб показал, как с подаренной катаной обращаться, а то неудобно.
Тьфу ты, чуть не задремал, вот вышло бы оскорбление по японскому этикету? Положим, я не самурай, харакири делать не обязан. Да и не уснул же я в самом деле, а лишь нить беседы упустил, все ж поздно, а я почти сутки на ногах. Японец мои железки, на стену для красоты повешенные, увидел, и вопрос задает. Я отвечаю — катана досталась мне от немецкого адмирала Кранке, после сражения в Средиземном море, в марте сорок четвертого. До него этим мечом владел адмирал Тиле, а ему вручил какой-то ваш соотечественник, во время битвы за Гибралтар (прим — см. Ленинград-43 — В. С.). Еще вопросы есть (и когда ж ты к делу перейдешь, японская морда?).
А он снова головой кивает, и почтительно просит поближе посмотреть. Валька меч с ножнами со стены снимает, и переводчику передает (а то скучает лейтенантик без дела, разговор-то на русском идет). А сам «Скунс» чуть поодаль остается, и вижу, кобура у него расстегнута, мало ли что — хотя Енаи вроде в безумствах замечен не был, но вдруг от огорчения у мужика крышу снесло, и он сейчас всех рубить начнет как какой-то серб на Косовом поле, турецкого султана? Нет, японец катану с поклоном берет, клинок из ножен выдвигает (но не до конца), рассматривает внимательно, лезвия не касаясь (нельзя лапать пальцами, портя полировку — за такое настоящий самурай бесцеремонного гостя и убить мог), задвигает обратно, возвращает переводчику. И говорит:
— Вам повезло, Лазарев — сан. Не уверен до конца, это лишь подлинные знатоки могут гарантировать — но похоже, этот меч делал если не кто-то из семьи Мурамаса, то из их учеников. Но берегитесь — иметь его считается, не то что за проклятье, но за угрозу. Меч крови, меч смерти — у нас при сегуне Токугава запрещалось ими владеть!
Смутно припоминаю — да, было. Будто бы Токугаве предсказали, что он от такого меча умрет — а дальше как в сказке о спящей принцессе, сегун велел все эти мечи найти и уничтожить! И искали с тщанием, по всей Японии, и уничтожали — скрыть такой меч считалось государственной изменой! — и уцелело всего несколько штук, по пальцам счесть. Причем что-то и в Союз попало, когда в той истории Квантунскую армию разоружали — в девяностые сам читал в какой-то газетенке, что в Сибири пенсионер на антресолях обнаружил среди хлама японский меч, что его отец с войны привез, и оказался этот клинок таким раритетом, что как написано, будь он из чистого золота, и то стоил бы дешевле.
— Путь меча, путь страны Ямато. У вас в Европе было принято у воинов, щит и меч, у нас два меча. Когда «остаться при своем» равносильно поражению — один из противников должен умереть. Вы, русские, счастливы тем, что у вас много лишней земли. У нас каждый клочок, где можно прокормиться, давно уже заселен. Мы заперты на своих островах, как в клетке, и оттого не можем позволить себе роста населения — куда деть лишних «плодитесь и размножайтесь»? В эту войну мне довелось быть на Новой Гвинее — в море сходились в сражении авианосные эскадры, а в горных джунглях племена дикарей, живущих по — прежнему в каменном веке, бьются друг с другом дубинами и каменными топорами. По такой же причине: территория не может прокормить большее число людей. Вот почему, для нас экспансия на континент, это вопрос жизни и смерти. Мы попытались и проиграли. Какую плату за это вы возьмете с нашей страны?
А ведь и верно, если подумать — то Япония, это остров кошмаров, ад на земле! Где утилизация излишнего населения является одной из главных общественных функций (представили?). И никуда с острова не деться, море вокруг куда более бурное, чем например возле Британии (Корейский пролив — «ворота тайфунов»). В довесок, тяглового и мясного скота нет (лошадь, это огромная ценность, которую и не каждый князь — дайме мог себе позволить), все орудия труда — руки да мотыга, как пятьсот лет назад. Потому, жизнь стоит очень дешево, и своя, и чужая — и все с этим смирились, как в фильме «Нараяма» (и ведь там вроде речь не о слишком давних временах шла?), как там старая женщина свое последнее лето доживает, спеша все дела завершить, зная что с первым снегом сын ее на гору отнесет и оставит там умирать, по заведенному закону; причем все они там показаны вовсе не жестокими зверьми, сын свою мать искренне любит — и знает, что когда придет его срок, его собственный сын так же поступит с ним самим.