Красный вагон

Печерский Николай Павлович

По дороге то и дело проносились самосвалы и бортовые машины с никелированным зубром на радиаторе. Можно было «проголосовать» и в два счета доехать на машине почти до самой школы.

Но Глебу сегодня хотелось пройтись пешком. Времени у него было еще много. Над тайгой только-только зажглась зимняя заря.

Лесные жители уже проложили по снегу первые дорожки. Вот, очевидно, пробежал к черемуховому кусту юркий и легкий, будто комочек пуха, зяблик-сладкоежка. Вот топтался на снегу глухарь, а вот, заметая следы хвостом, петляла рыжая лиса-огневка...

Издали долетал звонкий, раскатистый гул. Рабочие взрывали скалы возле Трех Монахов. Над кромкой леса то и дело взлетали темные, клубящиеся султаны и слышалось, как стучали по веткам деревьев мелкие быстрые камни.

Варя ожидала Глеба возле ворот школы.

Едва Глеб спустился с пригорка и пошел вдоль прясел по узкой, протоптанной по снегу дорожке, Варя помчалась к нему навстречу.

Подбежала радостная, запыхавшаяся:

— Глеб, у нас открывают станцию!

— Хо-хо, лучше тебя знаю!

— Не, Глеб, ты не так знаешь. Я лучше знаю. Мне папа сам по телефону звонил. Только я, Глеб, ничего не услышала. Я взяла телефонную трубку, а там какая-то женщина говорит: «Наклонитесь вправо, дышите ровнее». Я начала дышать, а потом поняла, что это радио. Глеб, ты не знаешь, почему по телефону передают физкультурную зарядку?

— А как же ты про открытие узнала? — перебил Глеб Варину болтовню.

— Я, Глеб, узнала. Я телефонистку спросила. Телефонистки знаешь какие? Они всегда раньше всех все знают!

Телефонистка! Варю ни одна телефонистка не переплюнет. Куда там!

Уроки в этот день тянулись долго. От нудного, утомительного ожидания у Глеба заболели и шея, и спина, и зубы, которые, вообще-то говоря, у Глеба никогда раньше не болели.

Но даже и после уроков Глебу не удалось сразу уйти домой. Сначала Глеба вызвали на заседание школьной редколлегии, хотя Глеб никогда членом редколлегии не был; потом Глеб искал под вешалкой и никак не мог найти свою новую меховую варежку; потом ему пришлось ожидать Варю.

У Вари снова была репетиция. Глеб хотел уйти один, но Варя сказала, что тогда она тоже бросит все и тоже уйдет.

На Глеба напустились мальчишки и девчонки из балетного кружка, и он сдался.

Глеб пошел в зал, сел в уголке и стал смотреть, как танцует Варя.

Варя знала, что Глеб смотрит, и старалась изо всех сил.

Она была в коротенькой, как заячий хвост, юбочке из марли и в туфельках с прямым твердым носком.

Глебу не понравились ни эта юбочка, ни танцы.

Настоящие балерины вон как танцуют, а Варя не танцевала, а просто-напросто прыгала по сцене, как заяц или коза.

Ей даже учительница сказала:

— Варя, у тебя мало грации.

Какая уж там грация! Только время зря тратит.

Из-за этих козлиных скачков Глеб и Варя чуть не опоздали на открытие станции.

Когда они прибежали сломя голову домой, возле станции уже толпился народ.

Тут были не только свои, но и совсем незнакомые Глебу люди.

Строители пришли прямо с работы. В телогрейках, коротеньких полушубках, в растоптанных валенках. Они вполголоса говорили о своих делах и поглядывали на новую таежную станцию. Над толпой, покачиваясь, плыли легкие синие дымки от папирос.

Станция сегодня была какая-то вся праздничная — светлая, пахнущая смоляным тесом и еще не везде просохшей краской.

Глеб пробрался поближе и увидел самое главное и неожиданное... Над входом, чуть-чуть повыше круглых электрических часов, висел большой портрет.

Молоденький паренек с комсомольским значком на гимнастерке смотрел на Глеба строгим, изучающим и в то же время добрым взглядом. «Ну что ж, Глеб, — говорил этот взгляд, — здравствуй, я рад, что познакомился с тобой...»

Так вот, оказывается, какую картину рисовали тайком от всех на станции!

Глеб сразу же узнал этого паренька.

Все было точно так, как на фотографии: и волосы, и нос, и тонкие, упрямые губы. И только глаза на фотографии были темные, а тут — голубые, с черным живым зрачком.

— Тише, товарищи, тише! — услышал Глеб голос Георгия Лукича.

Георгий Лукич подошел к главному входу станции, взмахнул над головой какой-то бумажкой.

— Товарищи, мы получили телеграмму... Нашей таежной станции по просьбе лесорубов присвоено имя отважного геолога Ивана Демина.

Георгий Лукич хотел продолжать, но тут все зашумели, захлопали в ладоши.

Сильнее всех хлопали Глеб и Варя.

Все, что случилось с ними в тайге, а может быть, и то, что ждет их впереди, было связано теперь с именем Демина. Они тоже будут такими, как он, — мужественными, смелыми, честными. Они готовы идти вперед хоть сейчас. Им ничего не страшно...

Рядом с Глебом с ребенком на руках стояла Варина мать. Она смотрела на портрет Демина и вытирала платочком заплаканные глаза.

Глебу хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но он не находил слов, чтобы выразить те чувства, которые теснились сейчас у него в душе.

После Георгия Лукича выступил Лука, потом Сережа Ежиков, потом Зина-Зинуля. Они говорили, что будут работать еще лучше и никогда и ни за что не забудут Ивана Демина, который погиб, как солдат, за счастье своей родины.

Ярко светило над тайгой зимнее солнце. Возле Трех Монахов раскатисто и звонко, будто праздничные салюты, бухали взрывы.