Красный ветер
Шрифт:
— Успеем, — ответил Мигель. — Пускай сохранит вас дева Мария.
Потом к Лине подошла Росита. Они обнялись и несколько секунд стояли молча, ладонями поглаживая друг друга по плечам. Почувствовав, что Росита плачет, Лина улыбнулась:
— Все будет хорошо, Росита. Сеньор Прадос замечательный человек. И он тебя любит, я это вижу.
— Поцелуй за меня старика Матео, — попросила Росита. — И скажи, что мы всегда его будем помнить.
— Обязательно скажу, — ответила Лина. — А сейчас я на прощанье расцелую Эскуэро. Он тоже замечательный человек…
Теперь настала критическая минута.
Завести моторы не представляло труда — Эскуэро был рядом, он хорошо знал, как это делается. Опасность заключалась в другом: как только моторы взвоют, сразу же начнется переполох, и к машине наверняка устремятся франкисты — на этот счет ни у Прадоса, ни у Денисио не было никаких сомнений. А моторы надо было прогреть, иначе самолет не оторвешь от такого ненадежного грунта. «По крайней мере, — сказал Эскуэро, — две-три минуты прогонять их обязательно надо».
Не зажигая в кабине света, Прадос на ощупь отыскивал секторы газа, прикасался ко всевозможным рычажкам, восстанавливая в памяти все, что он когда-то видел в этой машине. Эскуэро, стоявший рядом, подсказывал: это сектор левого мотора, это — правого, это переключение баков, это тормоза… Он был совершенно спокоен, даже в голосе не чувствовалось никакой тревоги, словно все, что через несколько минут должно произойти, — обычное дело, к которому баск давным-давно привык.
Денисио тоже был рядом. Как всегда в минуту острого напряжения, он испытывал необыкновенный подъем. Он, конечно, знал, что все они сейчас подвергаются огромному риску, ему даже казалось, будто он кожей чувствует приближение той самой критической минуты, когда все должно решиться: пробежит по спине и рукам колющий холодок, дойдет до сердца, и — тук, тук, тух — быстро заколотится оно, а потом на мгновение замрет, и на такое же короткое мгновение тело станет как будто чужим. Денисио поведет плечами и скажет самому себе: «Ерунда какая-то…»
Сейчас его угнетала бездеятельность. Чувствовать подъем духа, острое напряжение и находиться в вынужденном бездействии — вот к этому Денисио не привык. И привыкнуть не мог. Чтобы дать себе какую-то разрядку, он приблизился к Росите, молча стоявшей за пилотским сиденьем Прадоса, и сказал:
— Теперь недолго, Росита. Сейчас взлетим, и все останется позади. Ты не боишься?
— Я не знаю, — ответила Росита. — Наверное, боюсь. Когда, шли сюда и встретились с солдатами, было страшно, но не так. Сейчас что-то другое… Скорее бы…
Прадос позвал:
— Денисио!
Денисио подошел.
— Сейчас будем запускать.
— Давай, капитан.
— Прогревать будем не больше двух минут. И сразу выруливать.
— Решено, капитан. Главное — выдержать прямую на взлете. Ориентиров нет. По интуиции?
— По силуэтам машин, — ответил Прадос. — Они все время будут справа.
Денисио положил руку на плечо Прадоса, сказал:
— Русские люди в таком случае говорят: «С богом…»
— Испанцы тоже так говорят, Денисио… Давай, Эскуэро!
Казалось, тишину разорвал такой грохот, будто с гор устремилась страшная лавина. Прадос чувствовал непреоборимое желание немедленно убрать газ, до минимума снизить обороты, чтобы все вокруг не так ревело, но он огромным усилием воли заставлял себя не поддаваться этому искушению, а стоявший рядом Денисио кричал над ухом:
— Давай еще, капитан! Давай на все защелки! Минута уже прошла… Полторы… Минута сорок пять секунд…
— Температура растет очень медленно. — Прадос неотрывно смотрел на приборы, на которых лихорадочно вздрагивали фосфоресцирующие стрелки. — Хотя бы еще минуту-полторы.
— Тогда мы не взлетим вообще, — сказал Эскуэро. — Они перестреляют нас на земле. Они наверняка уже подняли тревогу…
Как бы в подтверждение его слов на другом конце аэродрома, там, где были казармы, в воздух взлетела ракета. Правда, она осветила всего лишь небольшой круг поля, горстку людей и тут же словно размылась в нависших над землей тучах, но это уже была настоящая тревога. А еще через двадцать-тридцать секунд низко над землей снова вспыхнули несколько ракет, и Денисио крикнул Прадосу:
— Выруливай, капитан! Вся эта банда ринулась сюда…
— Иди к пулеметам, Денисио, — сказал Прадос.
Он отпустил тормоза, и тяжелый «юнкерс» медленно, точно его за крылья удерживала невидимая сила, тронулся с места. Прополз два-три метра и, накренившись влево так, что крыло чуть ли не касалось земли, остановился. Видимо, левое колесо попало в размытую дождем ложбину и прочно там застряло. Моторы натужно ревели, они теперь работали на полную мощность, однако самолет с места не трогался.
Денисио рванулся к Прадосу, крикнул:
— Убери газ совсем, а потом давай сразу, чтобы рывком.
Прадос так и сделал. И в тот короткий миг, когда обороты моторов были сбавлены до минимума и вокруг наступила относительная, тишина, они услышали выстрелы. Правда, франкисты стреляли беспорядочно, они, видимо, смалили куда-то наугад, до конца, наверное, еще не осознав, что случилось и что надо немедленно предпринять. Потом ракеты начали вспыхивать одна за другой — аэродром теперь был хотя и не ярко, но достаточно освещен, и только вот здесь, на самом его краю, еще стоял густой мрак.
Прадос рывком дал полные обороты всем трем моторам, хвост самолета резко приподнялся. «Еще немного, — подумал летчик, — и машина может скапотировать. Тогда конец. Тогда не останется никаких шансов…» Но, слегка развернувшись, самолет вначале будто прыгнул, затем, когда Прадос сбавил обороты, быстро покатился к взлетной полосе. Эскуэро командовал:
— Правее, сеньор Прадос… Еще правее… Осталось пятнадцать-двадцать метров.
Наконец они вырулили на взлетную полосу. И теперь их машину, конечно, увидели. Ракеты взлетали пачками, стало светло как днем. Метрах в трехстах, с той стороны, куда они должны взлетать, большая группа солдат, рассыпавшись цепью, бежала к самолету.