Красный ветер
Шрифт:
И Эмилио обо всем рассказал. Он говорил и говорил, и ему самому начинало казаться, что все это не совсем правдоподобно и, наверное, Мануэль и Кончита вряд ли ему верят, а если верят, то считают, что он, конечно же, сгущает краски и многое преувеличивает. Заговор, мятеж, какие-то условные фразы, которые должны будут прозвучать в эфире, — не подшутили ли над господином капитаном, не смахивает ли все это не детективную историю, над которой стоит лишь посмеяться?..
Однако, взглянув на Мануэля и Кончиту, Эмилио увидел, с каким напряженным вниманием они слушают и как тревога все больше и больше их охватывает. Они ни разу его не прервали, только изредка переглядывались друг с другом, а по том Мануэль вдруг поднялся и решительно сказал:
— Я должен идти!
Кончита не стала спрашивать, куда и зачем он должен идти, но не менее решительно заявила:
— Нет, пойду я. А ты останешься с господином капитаном. Его нельзя оставлять одного: у этих сволочей нюх хороших ищеек.
— Ты права, — согласился Мануэль. — Беги к Аранде и скажи: пусть немедленно идет сюда. Немедленно, слышишь?
Кончита, набросив темный плащ, вышла на улицу. Нигде ни одной живой души, ни в одном окне ни полоски света. Город спал, но Кончита теперь знала, что во многих домах с завешенными плотными шторами окнами в эти минуты копошатся те, кто через день или два выползут из своих щелей и начнут убивать, убивать, убивать…
Кончита не отличалась особой храбростью: как большинство женщин, она всегда боялась темноты, боялась ночных загадочных звуков, ей всегда казалось, что в темноте к ней кто-то обязательно подкрадывается и, как только она замедлит шаги или оглянется, этот кто-то бросится на нее и нанесет смертельный удар. «Я страшная трусиха, Мануэль, — часто говорила она мужу. — Когда-нибудь у меня от страха разорвется сердце»..
Сейчас, идя по ночным улицам Мадрида и размышляя обе всем, что услышала от капитана Прадоса, Кончита не только не ощущала страха, она даже не думала о нем, ее волновало сейчас только одно: вдруг в эту самую минуту, пока она добирается до своих друзей, тысячи репродукторов и радиоприемников уже хрипят, кричат или зловещим шепотом произносят, казалось бы, безобидную фразу: «Над всей Испанией безоблачное небо». Как это все тогда начнется? И чем это все кончится?
Кончита побежала. Каблуки ее туфель в ночной тишине стучали очень громко, и ей казалось, что стук этот слышит весь город. А вот и дом Аранды. Аранда такой же механик, как и Мануэль, они работают в одной эскадрилье. Шумный, нетерпеливый, горячий, Аранда тем не менее был человеком, который лучше других мог сориентироваться в любой обстановке, и к нему часто обращались за советом и помощью. Как коммунист, он уже не раз сидел в тюрьме за организацию забастовок, за антимонархистскую деятельность, но каждый раз, как только выходил на свободу, снова и снова принимался за свое.
На стук Кончиты дверь открыл сам Аранда. Заспанные глаза его с нескрываемым удивлением уставились на ночную посетительницу, наконец лицо Аранды расплылось в улыбке, и он сказал:
— Кончита? Черт возьми, почему же ты не предупредила, что придешь этой ночью? Куда же я теперь спроважу свою женушку, чтобы освободить для тебя место на кровати?
Кончита бесцеремонно его прервала:
— Помолчи, Аранда, сейчас не до шуток. Давай-ка отойдем подальше от дома, и я тебе кое о чем расскажу…
…Выслушав Кончиту, Аранда крепко выругался. Яростно размахивая кулаками, он стремительно забегал взад-вперед и быстро заговорил:
— Ах сволочи, ах мерзавцы! Но я это предполагал! Мы все это предполагали! Потому что наше правительство Народного фронта, вместо того чтобы очистить армию от всей этой профашистской мрази, только тем и занималось, что хлопало ушами! И дохлопалось! И вот польется, польется кровушка… Ты думаешь, таких офицеров, как капитан Прадос, в армии много? Черта с два! Ну ничего, ничего… Нам бы теперь денька два-три, понимаешь? Как ты думаешь, дадут нам они денька два-три?
Кончита пожала плечами:
— Капитан Прадос говорит: «Не сегодня завтра…» Так ему сказал его брат.
— Его брат мог просто нагонять на него страх. И откуда ему было точно знать, когда там, наверху, назначат день и час?..
— Капитан Прадос сказал: «Не сегодня завтра», — повторила Кончита.
— «Капитан Прадос сказал! Капитан Прадос сказал!» — взорвался Аранда. — Какого дьявола ты твердишь одно и то же? А я уверен, что так сразу они ничего не предпримут!.. И уверен, что два-три дня у нас будут… Ладно, подожди, пока я оденусь…
Механик Аранда ошибался: ни трех, ни двух дней у них не было. Уже утром восемнадцатого июля восстание началось. Сарагоса, Барселона, Севилья, Бургос, Саламанка — везде, почти по всей стране мятежники выступили одновременно, и полилась, полилась, как говорил Аранда, людская кровушка…
Капитан Прадос, Мануэль Росалес и Аранда с утра отправились на аэродром Хетафе. И первым, кого Эмилио увидел, был Игнасио Сиснерос. Эмилио, козырнув, прошел было мимо, но Сиснерос вдруг обернулся и окликнул:
— Капитан Прадос! Эмилио вернулся.
— Здравствуйте, капитан Прадос! — тепло поздоровался Сиснерос. — Очень рад вас видеть. — Он взял Эмилио под руку и повел его вдоль летного поля. — Помните нашу встречу, когда вы спорили с Рамоном Франко? Я уже тогда решил, что вы будете с народом. И поверьте, капитан, я безмерно счастлив, что не ошибся…
— Я тоже безмерно счастлив, что и вы остались с народом, — сказал Эмилио. — Нам всем, наверное, придется нелегко…
— А ваш брат Морено Прадос? — спросил Сиснерос. — Я знаю его как великолепного летчика-истребителя. Где он сейчас?
Эмилио вздохнул:
— К сожалению, он по другую сторону… Я буду молить бога, чтобы он не свел меня с Морено ни в воздухе, ни на земле. Встреча с ним не сулит и не может сулить ничего хорошего ни мне, ни ему.
— Я понимаю, дорогой капитан. Но слов для утешения у меня нет: эта война, которую затеяли не мы с вами, а они, принесет немало страданий и нам, и тем, кто остался, как вы сказали, по другую сторону…