Красный ветер
Шрифт:
— Очень любите летать?
— Да, — коротко ответил Эмилио. — Очень.
— Хотите ко мне, в Западную Сахару?
— Нет, — так же коротко сказал Эмилио. — Я вряд ли смогу без Испании.
Рядом с Сиснеросом стоял, картинно заложив правую руку за борт пиджака, тоже довольно известный летчик Рамон Франко, брат Франсиско Франко. Усмехнувшись, он заметил:
— Западная Сахара — это тоже Испания.
— Нет, это Западная Сахара, — сказал Эмилио. — А Испания — это Испания.
Рамон Франко хмыкнул, а Сиснерос улыбнулся: — Я вас понимаю, Эмилио… Ничего, что я называю вас так просто?
Эмилио не мог скрыть любопытства, с которым рассматривал Сиснероса. Он знал: этот человек является представителем одного из самых именитых родов Испании. Какой-то из его предков был даже последним вице-королем Испании в Аргентине — эти сведения Эмилио почерпнул из надежных источников. Но как Сиснерос не походил на тех, кто кичился своими родословными! Все в нем было просто и естественно, ни тени высокомерия и желания над кем-то возвыситься и кого-то унизить…
— Я тоже люблю Испанию, — мягко проговорил Сиснерос. — И очень люблю ее народ.
— Народ? — снова хмыкнул Рамон Франко. — Простите, Сиснерос, но этого я понять не могу. Народ — наш антагонист. Как бы вы его ни любили, он все равно ответит вам ненавистью и злобой. Ненависть и злоба к нам — в крови у него.
— Вы так думаете, Рамон? — спокойно спросил Сиснерос.
— Не только думаю, но и уверен в этом. — Он взглянул на Эмилио и сказал: — Насколько мне известно, ваша фамилия — Прадос — одна из родовитых дворянских фамилий, не так ли? Вот вы и скажите: приходилось ли вам когда-нибудь видеть, даже не видеть, а чувствовать, чтобы хоть один человек, представляющий народ, отнесся к вам не как к врагу, а как к другу, которому он готов помочь?
— Приходилось это видеть и чувствовать, и значительно чаще, чем со стороны представителей моего сословия, — твердо ответил Эмилио.
— Браво! — весело засмеялся Сиснерос. — Вы потерпели фиаско, Рамон, надеюсь, это пойдет вам на пользу… Прошу меня простить, господа, я должен вас покинуть…
И он ушел. Ушел, оставив в душе Эмилио незабываемое теплое чувство и светлую радость. Ему вдруг показалось, будто знакомство и даже такое короткое общение с Игнасио Сиснеросом в какой-то мере очистили его от скверны, которую он унаследовал от своих предков и которая всегда мешала ему открыто смотреть людям в глаза. Вот такое чувство он испытал в тот день, когда привел оборванную Роситу во двор своего дома и потом кричал отцу, матери, Морено и сестрам: «Как вам не стыдно! Как вам всем не стыдно!..»
Надо же было так случиться, что как раз накануне мятежа, семнадцатого июля, Эмилио на одной из улиц Мадрида встретился с Морено.
— Эмилио!
Морено был необыкновенно чем-то возбужден. Взяв брата под руку и крепко сжав его локоть, сказал:
— Эмилио, мне надо с тобой поговорить об очень важном деле. Очень важном, понимаешь? От нашего разговора, от того, как ты отнесешься к моим словам, будет многое зависеть. Возможно, будет зависеть дальнейшая твоя судьба… Я говорю это совершенно серьезно, Эмилио, я специально ездил на аэродром Хетафе, чтобы тебя найти.
Эмилио улыбнулся:
— У тебя такой заговорщицкий вид, что не поверить тебе не могу. Куда мы пойдем?
— Поймаем какую-нибудь машину и поедем в парк Каса-дель-Кампо. Там нам никто не помешает.
— Хорошо, поедем.
Парк Каса-дель-Кампо, любимое место отдыха мадридцев, отделен от города лишь небольшой речушкой Мансанарес. Кругом — зелень, вдали за легкой сиреневой дымкой видны вершины гор Сьерра-де-Гвадаррамы. Оттуда на сухую кастильскую степь, часть которой занимает Мадрид, стекают свежие, напоенные запахами трав, ветры. Небо над Сьерра-де-Гвадаррамой, над Мадридом, над всей кастильской степью необыкновенно синее, оно словно впитало в себя краски моря, хотя море отсюда лежит за триста километров.
Выбрав укромное место в тени под деревом, братья расположились на густой траве, и Морено начал:
— Я не имею права говорить о том, о чем я тебе сейчас скажу, Эмилио. Это не моя тайна. Но ты — мой родной брат, нас связывают кровные узы. Мы с тобой не просто испанцы, Эмилио, мы относимся к тем людям, которые всегда были причастны к решению судеб нашей страны и которые всегда несли ответственность за эти судьбы…
— Слишком длинное вступление, Морено, — спокойно сказал Эмилио.. — Случилось что-нибудь из ряда вон?
— Еще не случилось, но скоро случится. Очень скоро.
— Что же?
— В двух словах этого не объяснишь… Слушай, Эмилио, ты задумывался, кто сейчас правит страной? Задумывался, почему самыми именитыми людьми Испании, теми, кто нес ей славу, кто создавал ее богатства и проливал за нее кровь, помыкает чернь, плебеи, чья родословная не идет дальше какого-нибудь деда-каменотеса или бабки-прачки? И думал ли ты над тем в какую пропасть толкают нашу родину все эти социалисты, коммунисты, анархисты и прочая банда? Я знаю: ты — не политик, но посмотри вокруг, Эмилио! У законных владельцев отнимают землю и отдают ее голытьбе — ту землю, которая принадлежала еще нашим прадедам и прапрадедам… Чернь бродит по священным улицам наших городов с красными знаменами и на каждом перекрестке вопит: «Долой неравенство! Долой эксплуататоров! Да здравствует народ!»
— Это веление времени, Морено. От этого никуда не уйдешь.
— Значит, со всем этим надо примириться? — жестко сказал Морено. — Склонить перед плебеями голову? Быки на арене корриды и те погибают в бою! Нет, Эмилио, час наш настал. Мы должны пли умереть, или очистить нашу страну от ржавчины, которая разъедает ее.
Морено закурил сигарету, несколько раз жадно затянулся дымом и испытующе посмотрел на брата. Тот задумчиво глядел на неширокую речушку и покусывал травинку.
«Час наш настал», — сказал Морено. Что это значит? Что Морено и его единомышленники задумали? Неужели они хотят ввергнуть страну в братоубийственную войну? Мало Испания, пролила крови?
Он попросил:
— Говори дальше, Морено.
И хотя вокруг не было ни души, Морено ближе пододвинулся к брату и, перейдя на полушепот, продолжал:
— Я сказал: час наш настал. Да, настал. Не сегодня завтра радио передаст ничего не значащую, на первый взгляд, фразу: «Над всей Испанией безоблачное небо». Запомни ее, Эмилио… Эта фраза будет сигналом к началу восстания. Оно вспыхнет одновременно по всей стране. Мы раздавим своих противников, мы забьем им глотки той землей, к которой они тянут руки. Ты слышишь? Нас много, за нас вся армия! А если нам будет трудно, к нам на помощь придут Муссолини и Гитлер. Придут со своими танками, самолетами, пушками. С десятками тысяч обученных солдат, так же люто ненавидящих чернь, как и мы…