Красный властелин
Шрифт:
– Никто Баргузина с Барабашем не видел? – Вопрос старшего сотника остался без ответа – уж если сам командир не ведает, где находятся его подчинённые, то откуда знать простым бойцам? Небось, опять развлекаются охотой на колдунов – пиктийцы приходят в ярость, когда видят в глубине роденийских позиций вкопанный столб с приколоченными ушами и подвешенными амулетами. И то и другое отдельно от бывших владельцев. Жестоко и бесчеловечно? Может быть… но покойникам уже всё равно, зато остриё атаки предсказуемо направлено именно туда. Вернувшийся Михась
– Амулеты готовы, профессор просил не беспокоиться и начинать без него. Он будет позже.
– А Матвей?
– С ним.
– Вот же…
– Что-то они задумали, товарищ старший сотник, нутром чую. И это что-то колдунам очень не понравится.
До войны Эдингташ считался глубоким захолустьем. Впрочем, он продолжал оставаться таковым и после её начала, но появление в городе большого количества имперской аристократии немного развеяло извечную провинциальную скуку и придало некоторый блеск обществу. Ранее здешний высший свет состоял лишь из капитана береговой стражи, происходившего из захудалого и лишённого дара рода с севера Империи, да десятка очень старых дев, решивших поправить здоровье морским воздухом вдали от докучливой молодёжи.
Почтенные девушки первыми пострадали от изменений – среди кадетов драконирской школы почиталась за удаль тайная ловля мопсов, мосек и болонок, с последующим скармливанием блохоносцев драконам. И даже существовало негласное соревнование по количеству.
А что делать, если в свободное от патрулирования время заняться нечем? Не балы же устраивать? Престарелые прелестницы и не против бы, но… И это «но» сводило на нет все остальные доводы. А если нет балов, то нет и приличных музыкантов.
– Барабанщики совсем ритм не чувствуют, а духовые так вообще… – когда-то профессор Баргузин не пропускал ни одной премьеры в столичной опере, и воспитанному на произведениях великого Саввы Бахуса слуху трудно переносить визгливые пиктийские флейты. – За фальшивые ноты убивать нужно!
– Да мы вроде бы так и собираемся сделать, – ухмыльнулся Матвей, не отличавший скерцо от адажио и из всей музыки уважавший лишь колокольный звон. – Или пленных брать будем?
Таскать языков Барабашу надоело. Тем более к колдунам, имеющим представление о планах командования, не подобраться, а городские ополченцы могут только нечленораздельно мычать и испуганно вращать глазами. Как же бедолаг запугали страшными и жестокими роденийцами! Такому после допроса даже глотку жалко перерезать.
– Нет, пленники нам пока не нужны, вот чуть попозже… – профессор сосредоточенно втыкал меч в склон неглубокого оврага. И когда клинок упёрся во что-то твёрдое, с удовлетворением кивнул. – Ну вот, а ты говорил, что не найдём.
– Я говорил? Я даже не знал, что мы чего-то ищем.
– Это неважно, – Баргузин отстегнул от пояса лопатку. – Копай.
Матвей пожал плечами, но инструмент взял – за последние полгода привык к тому, что Ерёма ничего не делает просто так. И если тому захотелось найти что-то закопанное в земле, то так оно и нужно. Только вот зачем?
Когда заработали ударившие фаланге в тыл станковые огнеплюйки, профессор приподнялся на локте и выплюнул измочаленную зубами травинку:
– И не отвлекайся, там без нас справятся.
Барабаш не отвлекался, только изредка вытирал пот со лба рукавом кольчуги. От волнения, наверное. Только спросил, кивая на показавшийся серый камень:
– Если это подземный ход в город, то как-то странно выглядит. Заметил, он на могильную плиту похож?
– Она и есть, – Еремей поднялся, подошёл, осторожно положил руку, нащупывая едва заметные буквы, и повторил: – Да, она.
Матвей озадаченно посмотрел на товарища – осквернителем гробниц ему бывать ещё не приходилось.
– Может, ты без меня? Знаешь, чужие могилы как-то…
– Чужие? – по лицу профессора пробежала лёгкая тень. – Не беспокойся, это моя.
– А-а-а… а в каком смысле?
– В прямом. Когда Эрлиха Белоглазого убили в первый раз…
– Не понял, – Барабаш почесал лопаткой затылок. – Был ещё и второй?
– И даже восьмой. Девятый стал бы последним, но… – Баргузин запнулся и продолжил совсем не в тему: – Великие Перерождения надёжнее – они не кончаются в отличие от жизней. Снимаем крышку!
Матвей ухватился за выемки сбоку, будто специально для того выдолбленные, и дёрнул вверх:
– Какого хрена?
Массивная и тяжёлая на вид плита подалась неожиданно легко, а когда её отпустили, то зависла в воздухе, чуть покачиваясь, как плот на волнах. Еремей пояснил:
– Антигравитация. Ересь, конечно, с точки зрения фундаментальной науки, но кое-что получалось. Ага, на уровне фокусов.
– Слушай, Ерёма, – Барабаш опять почесал лопаткой голову и заглянул в открывшийся тёмный провал, – а чего это тебя в овраге закопали?
– Не меня – Эрлиха Белоглазого.
– Какая разница?
– Тогда – очень большая. В смысле, в то время.
– И всё же?
– Я сам.
– Закопался?
– Нет, сам закопал… тьфу! То есть похоронил. А точнее, сам Эрлих, который был ещё не я и который долго не станет мной.
Матвей округлил глаза:
– Сам-то хоть понял, что сказал?
Профессор хмыкнул и спрыгнул в могилу:
– Спускайся, а то сейчас колдуны обратно побегут, всего кровавыми соплями забрызгают. Или драконы на голову нагадят.
– Их в городе штуки три осталось, не больше.
– Тебе и одного хватит. Идёшь или нет?
– Куда я денусь?
Как Барабаш и ожидал, скелета в могиле не оказалось. Да и откуда ему там взяться, если наглядное подтверждение того, что слухи о смерти Эрлиха Белоглазого несколько преувеличены, больше полугода перед глазами? Профессор и сейчас живее всех живых, что уж там говорить о прошлом! По утверждениям легенд, у древнего злодея, как у кошки, девять жизней, и Еремей только что это подтвердил.