Красный замок
Шрифт:
– Боже праведный! – Квентин замер, лишь фонарь покачивался у него в руке.
– Что такое? – Ирен устремилась к нему. – Что там?
– Надпись. Одни согласные. Проклятый чешский…
– Позволь мне, я пела на этом языке и могу узнать некоторые слова.
Ирен завладела фонарем и понесла его вдоль стены, вглядываясь в слабые темные контуры, отдаленно напоминавшие арабскую или славянскую вязь. Неужели придется добавить арабов и русских к и без того экзотической компании цыган, индейцев и трансильванцев?
Наконец примадонна опустила фонарь и тяжело вздохнула:
– Мы уже видели подобную надпись в другом месте и на другом наречии. Я не могу различить все слова, но одно из них читается легко. Думаю, когда мы переведем всю фразу, она будет означать: «Цыгане – это такие люди, что не будут обвиненными зазря».
Я ахнула. Не прошло и двух недель, как у нас перед глазами была французская версия той же странной фразы, но относительно «ивреев». А тридцатого сентября прошлого года почти те же слова были написаны мелом, предположительно рукой Джека-потрошителя, на Гоулстон-стрит в лондонском Уайтчепеле.
Мужчины не знали этих подробностей и потому не были столь поражены сходством.
– Что за нелепая фраза, – протянул Брэм. – Не имеет никакого смысла, не говоря уже о том, что и грамматически просто кошмарна.
– Кошмары частенько не дружат с грамматикой, – заметила Ирен, все еще всматриваясь в стену. – Прошлый раз надпись была сделана кровью. Шерлок Холмс предположил, исходя из улик, что жертву подвели к стене и заставили нанести буквы собственной кровью.
– Шерлок Холмс никогда не предполагает, он располагает, – поправила ее я.
– Благодарю за напоминание, Нелл, – с иронией ответила она, одновременно отдавая дань педантичному остроумию своей пропавшей компаньонки и обыгрывая имя, под которым я была известна всему миру: Нелли Блай.
Или наставница хотела подчеркнуть, что на свой манер я тоже приношу ей пользу в деле борьбы с преступностью?
Взгляд Квентина в мой адрес, напротив же, выражал недовольство: он явно мечтал увидеть перед собой вовсе не отчаянную журналистку, а свою английскую розу.
Ирен снова вздохнула:
– Сцена слишком похожа на парижскую, чтобы говорить о случайном совпадении. Вплоть до древнего символа Христа, хризмы. – Она ткнула в еще один знак на стене пещеры: знакомые перекрещенные буквы «Р» и «Х». – У меня есть только одно разумное предложение.
– Какое же? – спросил Квентин.
Примадонна вздохнула еще более безысходно. Будь мы в театре, ее услышали бы на самой галерке. Даже крысы разбежались по углам, столько театрального отчаяния и тяжкой решимости прозвучало в этом вздохе.
– Нужно немедленно связаться с Майкрофтом Холмсом и сообщить, что нам как можно скорее требуется его брат Шерлок для осмотра места преступления. – Ирен обвела взглядом пещеру, беззвучно кричащую о недавно свершившемся насилии: – И самое обидное, что мистер Холмс наверняка отругает нас за беспорядок, который мы устроили здесь вместе с крысами.
Глава тридцать шестая
Наконец-то одна
Затем пьяницы… задрав голову, вливали себе в рот чистую жидкость, распространявшую сладковатый, слегка наркотический запах… затем они вытирали рукавом волосатые рты…
Кто бы мог подумать, что я буду рада снова оказаться в своей темнице. Меня не огорчил даже лязг засова с внешней стороны двери. Только оставшись одна и взаперти, я наконец смогла вздохнуть свободно.
Огонь в камине еле теплился, поэтому я стала подбрасывать щепку за щепкой поверх углей, алеющих, как волчьи глаза во мраке. Постепенно пламя разгорелось и загудело.
Я отправилась к лохани умывальника, которая под утро покрывалась тонкой корочкой льда, намочила в холодной воде полотенце, отжала и обтерла лицо и плечи. Затем я быстро расстегнула крючки на платье, поскорее сбросила принадлежавшие Татьяне вещи и нырнула в мягкий кокон рубашки, которую принес мне Годфри. Мне казалось, я будто обменяла засаленные цыганские тряпки на ангельские перья.
Завернувшись в покрывало, я устроилась в кресле перед камином и пустила свой измученный разум в свободное плавание. Вскоре я задремала. Мне снились волки, которые плясали на задних лапах и играли на скрипке, высунув языки; ужасный слуга Татьяны сорвал лицо, точно маску, и оттуда показались белесые глаза Джеймса Келли; Годфри превратился в старика, который в свою очередь обернулся Шерлоком Холмсом, а я стала птичкой и, взлетев под потолок, пыталась предупредить всех об опасности. Я била крыльями и металась в воздухе, но никто не обращал на меня внимания, и наконец у меня не осталось сил летать…
Тут я проснулась. Языки огня с шумом бились о каменные стены своей темницы, будто стая ворон, стремящаяся вырваться из дымохода. Спустя какое-то время я обнаружила, что за гулом пламени различаю какие-то голоса неподалеку.
Я заправила распущенные волосы за уши, чтобы лучше слышать. Нужно непременно утром заплести косы, чтобы не уподобляться Татьяне. Один из собеседников говорил сдержанным баритоном. Годфри. Другой голос – женский – скакал в диапазоне от контральто до сопрано.
С трудом поднявшись из кресла и волоча за собой покрывало, я на цыпочках подошла к двери, ведущей в покои моего товарища по заключению.
– Это лучший французский бренди, – произнес женский голос.
– Мне нет в нем нужды, – ответил Годфри.
– Ах, достаточно лишь желания, нужда – удел простолюдинов.
– Я человек простого происхождения.
– А я нет, так что угощусь, хоть вы и отказываетесь.
Послышалось бульканье жидкости, льющейся в чашку или стакан.
– Вас не интересует, кем были мои предки? – спросила дама.
– Не особенно.
– Ах вы, англичане! Вечно всё принижаете. Не оттого ли, что постоянно боитесь потерь?