Красота и темнота
Шрифт:
Я тяну одеяло, накрывая нас, затем ложусь щекой ему на грудь, тепло от него начинает согревать мое промерзшее тело, и слушаю своим ухом его устойчивое сердцебиение, жду его. Он сказал, когда человек любит тебя! Человек, которого ты любишь!
Может это так? Может это, на самом деле, так и есть?
37.
София
Я обняв, лежи с ним следующие тридцать пять минут. Мы молчим, пока он не шепчет:
— Что за чертовая херня,
— Это притупляет боль, — шепчу я.
— Нет никакой боли у тебя. Ничего нет, чтобы моя любовь не смогла бы излечить, Принцесса.
Я поднимаю голову и смотрю в глубину его глаз, все еще не веря его словам.
— Ты любишь меня?
— Всем сердцем и душой.
— А как же Лана?
Он хмурится.
— Лана? Вот в чем дело? Черт возьми, София. Да, я тайно был влюблен в нее, когда был мальчишкой. Она связалась с Блейком, да было сложно, но я справился. Давным-давно.
— Так вот, что имела в виду Лана, когда сказала, что ты удивил ее дважды. Что она никогда не знала тебя.
— Нет, она никогда не знала меня. Я не показывал ей настоящего себя. Только ты видела меня настоящего.
Он с интересом смотрит на меня.
— Кто тебе рассказал о Лане?
— Я не совала нос специально, куда не следует… мне было холодно, поэтому я решила взять одеяла из шкафа и, — она с трудом сглотывает, — я нашла твой фотоальбом. Каждая фотография — только она.
Он вздыхает с разочарованием в глазах.
— И из-за этого ты меня осудила?
— Все эти фотографии. Ты, должно быть, был одержим ею.
— Она была моей первой любовью, София, — говорит он, качая головой. — И я любил ее с отчаянной страстью подростка, но все взрослеют и излечиваются от своей первой любви. Это все в прошлом.
Я прикусываю губу. Мне так хочется ему поверить.
— Я вспомнила, как ты не захотел целовать ее на вечеринке в канун Рождества. Если у тебя не осталось чувств, ты бы ее поцеловал.
— Я не сделал этого по трем причинам. Во-первых, я не целую чужих жен. Во-вторых, сейчас она мне как сестра. Ее сын — мой крестник, я хорошо отношусь к Блейку, и последнее, что я хотел бы сделать в этом мире, совершить что-то подобное, что заставило бы всех нас чувствовать себя неловко. В-третьих, нужно быть дебилом, чтобы хотеть вернуться к тому, что тебе тогда кроме боли ничего не дало.
Я чувствую такое облегчение, которое мгновенно прогоняет все темные мысли.
— Почему ты не дождалась, когда я вернусь домой, и не спросила меня вместо того, чтобы бежать к Эндрю за пакетом наркоты? — спрашивает он мягко.
— Я не такая, как ты, Джек. Много плохих вещей со мной случилось, и я боролась так долго, что стала слишком хрупкой. Один маленький стук, и я разбиваюсь. Когда я наткнулась на альбом, я подумала, что все, что у нас было, было ложью, а без тебя моя жизнь бессмысленна.
— Я жил в вакууме до того, как встретил тебя. Будут происходить и другие потрясения в жизни. Ты должна научиться доверять мне. Прийти ко мне, точно
— Откуда ты узнал, что я взяла наркотики у Эндрю?
— Он извинившись все мне рассказал. Он знает меня намного лучше, чем ему может обернуться то, что он продал наркотики моей девушке.
— Прости, что поставила тебя в такое неловкое положение.
Он сжимает мои запястья.
— Ты не поставила меня в неловкое положение. Меня ничто в тебе не может поставить в неловкое положение. Но то, что ты так глубоко скрываешь, ранит меня.
— Что? — шепотом спрашиваю я.
— Ты ничего не рассказываешь о своем прошлом. Ты можешь не вдаваться в детали, но расскажи мне что-нибудь. Я чувствую себя отстраненным от большой части твоей жизни.
Я вздыхаю.
— Дело не в том, что я хочу отстранить тебя, но почти все, что произошло в детстве, чревато болью и виной.
— Тогда расскажи мне, что не чревато болью. Расскажи мне о своей матери.
Я глубоко вздыхаю.
— Когда я была маленькой, и мой отец жестоко обращался с мамой, я хотела вмешаться. Я хотела остановить его, но мне не хватало мужества, чтобы решиться. Я была слабой. — У меня начинает дрожать голос, и он обнимает меня, крепко прижимая к своему телу.
— Все в порядке, моя любовь. Мне не нужно знать. Я просто хочу любить тебя. Вот и все.
— Есть одна последняя вещь, которую я не сказала тебе, хотя, действительно, должна была сказать еще в первую нашу ночь.
Он отодвигает меня от себя и улыбается.
— Ладно, давай послушаем еще одно «большое почему я не должен быть с тобой».
Я не улыбаюсь ему в ответ.
— Валдислав делал видео со мной... со многими мужчинами. Что, если однажды кто-нибудь, кто видел эти видео или были там, подойдет к нам и скажет тебе…?
— Сразу же произойдут две вещи. Во-первых, ему тут же придется отправиться к квалифицированному ортодонту. Если ему будет интересно, я смогу порекомендовать отличных специалистов. Во-вторых, я буду любить тебя еще больше.
Я смотрю на него, не смея дышать.
— Ты не будешь меня стыдиться?
— Стыдиться? О чем, мать твою, ты говоришь? Это последнее, что я буду чувствовать. Черт, я так горжусь тобой, я хочу закричать с крыши, что ты моя.
— Почему? Я же не особенная.
Он медленно качает головой.
— Я никогда не мог описать, насколько ты особенная для меня. Как птица не может сказать рыбе, как это чувствовать ветер в своих крыльях.
Я во все глаза смотрю на него. Это почти слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Я — та песня, которую ты никогда не пела, София. Ты не знаешь нот, мы можем попробовать вместе. Попробуй меня. Обещаю, ты никогда не пожалеешь об этом.
— А как же дети?
— А что с ними?
— Что мы им скажем?
— Мы научим наших детей всему хорошему, так что в один прекрасный день мы расскажем им, и они будут испытывать только большую любовь и сострадания к своей храброй матери.