Краткая история быта и частной жизни
Шрифт:
По большей части благодаря точной методике Питт-Риверса ко второй половине XIX века археология из охоты за сокровищами превратилась в науку и практика небрежного обращения с предметами старины (этим часто грешили антиквары) ушла в прошлое. Но все же люди продолжали разрушать артефакты. Практически все древние памятники Британии находились в частном владении, и ни один владелец за ними не ухаживал, потому что закон его к этому не обязывал.
Кто-то уничтожал археологические находки, потому что они ему надоедали, кто-то — потому что не понимал их ценности. В местечке Стеннесс на Оркнейских островах, неподалеку от Скара-Брей, один фермер уничтожил доисторический мегалит, известный как камень Одина, потому что
Даже такие величественные сооружения, как Стоунхендж, были поразительно беззащитными. Посетители часто вырезали на камнях свои имена и откалывали кусочки на сувениры. Одного туриста застали, когда он пытался добыть сувенир кувалдой. В 1883 году Лондонская и Юго-Западная железные дороги объявили о своих планах протянуть ветку прямо по тому участку, где располагался Стоунхендж. Когда люди начали возмущаться, чиновник из компании заявил, что древний артефакт «уже не поддается восстановлению и ни для кого не представляет ни малейшей пользы».
Итак, британское культурное наследие взывало о спасителе. И он явился. Его звали Джон Лаббок. Как ни странно, мы почти ничего не знаем про него. Трудно представить себе человека, который сделал столько полезных вещей в стольких областях и получил за это столь малую долю признания.
Сын богатого банкира, в детстве Лаббок жил в Кенте, по соседству с Чарльзом Дарвином. Он играл с детьми Дарвина и был вхож в семью. У него рано проявился талант к естествознанию, что расположило к нему ученого соседа. Они вместе проводили много часов в кабинете Дарвина, разглядывая в микроскоп различные образцы живой природы. Одно время Дарвин, впав в депрессию, никого не принимал — кроме юного Лаббока.
Повзрослев, Лаббок пошел по стопам отца и занялся банковским делом, но его сердце было отдано науке. Он был неутомимым, хоть и слегка эксцентричным экспериментатором. Однажды он в течение трех месяцев пытался научить свою собаку читать. Увлекшись археологией, он выучил датский язык, потому что Дания была в то время мировым лидером в этой области.
Рис. 19. Карикатура журнала Punch на Джона Лаббока, автора Акта о банковских каникулах и Акта о защите памятников старины
Лаббока особенно интересовали насекомые. Он держал у себя в гостиной рой пчел и изучал их повадки. В 1886 году он открыл класс пауроподов — семейство крошечных и ранее не замеченных клещей, которые обитают в человеческих домах. Наука обратила внимание на клещей только в середине XX века, и своим открытием Лаббок намного опередил свое время. Это было большим достижением, тем более для банкира, который изучал живую природу только по вечерам и в выходные. Не менее значительным стало его исследование изменчивости нервной системы насекомых, которое поддержало Дарвина и его идею происхождения видов как раз тогда, когда Дарвин в этом особенно нуждался.
Лаббок был не только банкиром и энтомологом, но и замечательным археологом, членом правления Британского музея, членом парламента, ректором Лондонского университета и автором популярных книг. Это он придумал термины «палеолит», «мезолит» и «неолит»; к тому же он одним из первых начал употреблять новое слово «доисторический» (prehistoric).
В качестве политика и члена парламента, выдвинутого от либеральной партии, Лаббок стал защитником рабочих. Он ввел законы, ограничившие рабочий день до десяти часов, а в 1871 году практически в одиночку протолкнул через парламент
92
Bank Holidays — довольно странное название; Лаббок никогда не объяснял, почему он решил именно так назвать государственные выходные для рабочих. Иногда считают, что он хотел учредить каникулы только для банковских служащих, но это не так. Выходные предназначались для всех (прим. авт.).
Сейчас трудно представить, с какой радостью был встречен этот новый закон. Раньше большинство рабочих и служащих освобождалось от работы в страстную пятницу, на Рождество или на следующий после Рождества день (но не в оба этих дня) и по воскресеньям. Теперь же им предоставлялся дополнительный день отдыха, да еще и летом. Лаббок был признан самым популярным человеком в Англии, а банковские каникулы долгое время называли «днями святого Лаббока». В то время никто и не предполагал, что его имя когда-нибудь забудется.
Однако здесь мы будем говорить о другом новшестве, введенном Лаббоком: сохранении древних памятников. В 1872 году Лаббок узнал от пастора сельского прихода в графстве Уилтшир, что в Эйвбери собираются снести часть старинного круга из камней, значительно превышавшего по размерам Стоунхендж (хоть и не такого живописного), чтобы построить на этом месте новые дома.
Лаббок купил этот земельный участок, а также два других памятника старины, находившихся поблизости, — «Длинный курган» (Long Barrow) в Вест-Кеннете и Силбери-хилл (самый большой в Европе рукотворный курган), но, разумеется, он не мог защитить каждый памятник старины, которому грозило уничтожение, поэтому начал проводить закон о сохранении исторических ценностей.
Это было не так-то просто: правящая партия тори под руководством Бенджамина Дизраэли считала данный закон вопиющим нарушением прав частных собственников. Разве может государственный чиновник явиться к землевладельцу и начать ему указывать, как надо управлять его поместьем? Такая идея казалась абсурдной и возмутительной.
Лаббок стоял на своем, и в 1882 году, когда у власти было новое либеральное правительство Уильяма Гладстона, ему удалось провести через парламент Акт о защите памятников старины, который вполне можно назвать краеугольным камнем охранного законодательства.
Поскольку идея защиты памятников вызвала немало разногласий, было решено выбрать на должность первого инспектора древностей человека, уважаемого среди землевладельцев, лучше всего, одного из крупных помещиков. И Лаббок знал такого человека — это был не кто иной, как его будущий тесть, Огастес Генри Лейн-Фокс Питт-Риверс.
Их отношения были весьма странными. Прежде всего, они были почти ровесниками. Так случилось, что недавно овдовевший Лаббок познакомился с дочерью Питт-Риверса Элис, когда в начале 1880-х годов останавливался в замке Говардов. Лаббоку было около пятидесяти, а Элис — всего восемнадцать. Трудно сказать, какая искра между ними пробежала, но вскоре после этого они поженились. Этот брак нельзя назвать абсолютно счастливым. Жена Лаббока была младше некоторых из его детей, что создавало некоторую неловкость. Кроме того, она, судя по всему, мало интересовалась его работой. Тем не менее жить с Лаббоком ей было куда лучше, чем с отцом, который при малейшей провинности драл ее хлыстом.