Краткая история быта и частной жизни
Шрифт:
Лаббок или не знал о жестоком обращении Питт-Риверса с дочерью, или закрывал на это глаза. Во всяком случае, эти двое мужчин прекрасно ладили во всем, что касалось работы: у них было много общих интересов. Питт-Риверс в качестве инспектора памятников старины обладал не слишком большими полномочиями. Его задачей было определить значимость памятников, которым угрожает опасность, и с согласия землевладельца взять их под охрану государства. Несмотря на то, что это снизило бы расходы на содержание земли, многие помещики упирались: еще никогда им не приходилось передавать право управления частью своего поместья в другие руки. Сам Лаббок колебался, прежде чем уступить Силбери-Хилл государству.
Акт не включал дома, замки и церковные
Питт-Риверс умер в 1900 году. За 18 лет ему удалось занести в реестр всего 43 памятника (сегодня количество описанных памятников составляет свыше 19 000). Но он помог донести до общества две крайне важные идеи: во-первых, древности представляют ценность и их надо защищать, во-вторых, владельцы памятников старины должны о них заботиться.
В его времена эти принципы не всегда пользовались популярностью, однако они привели к появлению других организаций. В 1877 году было основано Общество защиты старинных зданий, которое возглавил Уильям Моррис, а в 1895 году учредили Национальный трест. Наконец-то британские памятники старины оказались под защитой государства.
Некоторым памятникам, впрочем, по-прежнему грозила опасность. Стоунхендж был частной собственностью: его владелец, сэр Эдмунд Антробус, отказывался прислушиваться к советам государственных чиновников и даже не пускал инспекторов в свое поместье. В конце века прошел слух, что анонимный покупатель собирается перевезти эти камни в Америку и разместить их где-то на дальнем Западе в качестве достопримечательности. Если бы Антробус принял это предложение, то его никто не смог бы остановить: соответствующего закона просто не существовало. Мало того, в течение многих лет не было ни одного человека, который захотел бы помешать разграблению национального достояния. В течение десяти лет после смерти Питт-Риверса должность инспектора памятников старины в целях экономии средств оставалась вакантной.
Примерно в это же время жизнь британской деревни сильно ухудшилась за счет одного события, о котором сегодня мало кто помнит. Это была одна из самых больших экономических катастроф в истории Британии: сельскохозяйственный упадок 1870-х, когда в течение семи лет фермеры снимали крайне низкие урожаи. В этот раз фермеры и землевладельцы не могли решить проблему простым вздуванием цен, как они обычно делали в прошлом, потому что столкнулись с сильной конкуренцией со стороны заморских производителей, особенно Америки, превратившейся в огромную сельскохозяйственную машину. Благодаря жатке Маккормика и другим грохочущим орудиям американские прерии стали устрашающе плодовиты. С 1872 по 1902 год производство пшеницы в Америке выросло на 700 %, в то время как производство пшеницы в Британии упало более чем на 40 %.
Цены тоже упали. Пшеница, ячмень, овес, бекон, свинина и баранина в последней четверти XIX века стали стоить примерно вдвое меньше, чем пару десятилетий назад. Шерсть подешевела с 28 шиллингов за четырнадцатифунтовый сверток до 12 шиллингов. Тысячи фермеров-арендаторов разорились. Более ста тысяч фермеров и рабочих ушли в города. Поля пустовали, никаких перспектив не было. Деревенские церкви стали подозрительно пустынными: прихожане разъехались кто куда, а те, кто остался, совсем обнищали. Для сельских священников настали трудные времена. Эта должность уже никогда не будет такой же привлекательной, как раньше.
На пике сельскохозяйственного кризиса британское правительство, возглавляемое либералами, сделало странную
Новый налог придумал сэр Уильям Джордж Грэнвилл Венэйблс Вернон Харкорт, министр финансов, — человек, которого никто не любил, даже его родные. Харкорт, прозванный за свое необычно крупное телосложение Великаном (Jumbo), вряд ли стремился навредить классу помещиков, поскольку и сам относился к их числу. Семья Харкорта жила в Ньюнэм-парке (если помните, это там первый граф Харкорт перестроил территорию, а потом не узнал места, где был заброшенный деревенский колодец, упал в него и утонул).
Все Харкорты были тори, а Уильям стал либералом — его семья восприняла это как страшное предательство. Впрочем, его налог на наследство напугал даже либералов. Премьер-министр лорд Розбери, который и сам был крупным помещиком, интересовался, будет ли какое-то послабление в случае, если два наследника умрут один за другим. Было бы жестоко, по мнению Розбери, взимать налог с поместья второй раз, если наследник еще не успел восстановить финансовое положение семьи. Однако Харкорт отвечал отказом на все предложения о налоговых льготах.
У Харкорта почти не было шансов унаследовать имущество собственной семьи, и это, несомненно, повлияло на его решения. Думаю, он немало удивился, все-таки став наследником (весной 1904 года внезапно умер сын его старшего брата). Впрочем, Харкорт недолго наслаждался своим везением: спустя шесть месяцев он и сам отправился в мир иной, и его наследникам пришлось дважды платить налог — таких случаев и опасался Розбери. Таким образом, Харкорт получил по заслугам.
Во времена Харкорта налог на наследство был довольно скромным (8 % за поместье стоимостью свыше одного миллиона фунтов стерлингов), но представлял собой надежный источник государственных доходов. Миллионы людей, которым не надо было его платить, поддерживали этот закон и постоянно повышали ставку налога до тех пор, пока накануне Второй мировой войны он не составил 60 % — такой уровень был разорительным даже для самых богатых землевладельцев.
В то же время государство постоянно повышало подоходный налог и придумало еще целый ряд новых налогов — налог на необрабатываемую землю, на добавленную стоимость и прочие; все они легли тяжким бременем на крупных землевладельцев. Двадцатый век стал для высших слоев общества, по словам историка Дэвида Кэннедайна, временем, когда «сгущаются тучи».
Большинство жило в состоянии перманентного кризиса. Когда случалось что-то плохое — крыша прохудилась, а налоги стали неподъемными, — исправить положение можно было только продавая фамильные ценности: картины, гобелены, драгоценности, книги, фарфор, серебряная посуда, редкие марки — все это утекало из богатых английских домов в музеи или в руки иностранцев.
Это как раз было то самое время, когда Генри Клей Фоулджер скупил почти все первоиздания Шекспира, а Джордж Вашингтон Вандербильт приобрел в Британии столько ценностей, что забил ими свой 250-комнатный особняк Билтмор. Эндрю Меллон, Генри Клэй Фрик и Джон П. Морган закупали картины старых мастеров, а Уильям Рэндольф Херст подобрал все остальное.
Едва ли в Британии был хоть один большой дом, в котором ничего не было продано. Хозяева замка Говардов расстались с 110 картинами старых мастеров и более чем с тысячью редких книг. Во дворце Бленэм герцоги Мальборо продали множество картин, в том числе восемнадцать полотен Рубенса и больше полдюжины работ Ван Дейка, но потом, правда, спохватились: жениться на богатых американках было куда выгодней. Сказочно богатый герцог Гамильтон в 1882 году продал разных безделушек на сумму около 400 000 фунтов стерлингов, а потом, несколько лет спустя, выручил еще 250 000 фунтов. Для многих большие аукционные дома Лондона стали чем-то вроде ломбардов.