Краткая история экономических учений в фокусе теории права

Королев Сергей

Это, впрочем, является следствием того, что знаменитый шотландец четко различал две категории труда и даже развил особую теорию т. н. производительного и непроизводительного труда. Деление труда на производительный и непроизводительный в конечном итоге дало аргументы для марксистской конфликтологии и теории классовой борьбы. Однако в современную эпоху принято считать, что «разграничение производительного и непроизводительного труда, введенное Смитом, – это, пожалуй, одна из самых пагубных концепций в истории экономической мысли» [86] .

86

Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М.: Дело, 1994. – С. 48.

Вместе с тем данная теория, на наш взгляд, весьма

успешно выполняла свою функцию в полемике с имморализмом Мандевиля. В рамках этой теории мы видим, что, сберегая часть своего дохода в качестве капитала, состоятельный человек просто переадресует эти средства другой категории людей, но не праздным гостям и слугам, а т. н. производительным работникам. Последние от первых отличаются тем, что «воспроизводят с некоторой прибылью стоимость своего годового потребления» [87] .

87

Смит А. Указ. соч. – С. 364.

Таким образом, бережливый человек от расточителя отличается не только тем, что поддерживает другую социальную категорию людей, но и тем, что капитал бережливого человека как бы неуничтожим и имеет тенденцию постоянно возрастать. Расходы же расточителя окончательны, невосполнимы и, главное, не участвуют в расширенном материальном воспроизводстве. Таков общий вывод Смита, если его рассматривать в антимандевилевской перспективе. Ниже мы увидим, что подобные доводы Смита совсем не убедили Мальтуса, который в какой-то степени продолжил мандевилевскую традицию в английской политической экономии.

Выше было отмечено, что возрастание общественного богатства зависит не только от фактора бережливости, но и от фактора производительности труда. Здесь Смит опять-таки фактически воспроизводит мандевилевскую логику рассуждений, не замечая, вероятно, явной парадоксальности получаемого результата. Так, один из постулатов Смита гласит: ловкость рабочего как следствие специализации и разделения труда в конечном итоге увеличивает общественное богатство. По контрасту, главный тезис Мандевиля гласит: пороки частных лиц суть блага для общества. Лень, т. е. нежелание работать, бесспорно, считается одним из человеческих пороков, хотя и не самым тяжким.

Как бы то ни было, Смит как теоретик трудовой теории стоимости должен был бы осуждать лень как социальное зло. Но вот какой пример он приводит: «К первым паровым машинам постоянно приставлялся подросток для того, чтобы попеременно открывать и закрывать сообщение между котлом и цилиндром в зависимости от приподнимания и опускания поршня. Один из этих мальчиков, любивший играть со своими товарищами, подметил, что если привязать веревку от рукоятки клапана, открывающего это сообщение, к другой части машины, клапан будет открываться и закрываться без его помощи, и это позволит ему свободно забавляться с товарищами» [88] .

88

Смит А. Указ. соч. – С. 88.

Данный пример, который вполне мог быть использован Мандевилем для иллюстрации своей доктрины, Смит изящным образом сублимирует и одним махом превращает «лень и разгильдяйство» в фактор прогресса, который связан с тем, что всякий хозяйствующий субъект желает «сократить свой собственный труд» [89] . Таким образом, трудовая теория стоимости Смита одновременно является теорией сбережения труда.

Разделение труда, по Смиту, не может быть беспредельным. Оно неизбежно ограничивается емкостью рынка. «Когда рынок незначителен, ни у кого не может быть побуждения посвятить себя целиком какому-либо одному занятию ввиду невозможности обменять весь излишек продукта своего труда, превышающий собственное потребление, на нужные ему продукты труда других людей» [90] . Теория разделения труда фактически преодолевает социальную доктрину физиократов, которые воспринимали общество как иерархию, состоящую из поставленных друг на друга классов.

89

Там же. – С. 88.

90

Там же. –

С. 93.

Поразительным образом, Смит не смог сделать из этой теории общедемократических выводов. Более того, в дальнейшем изложении он фактически противопоставил этой теории доктрину о производительном и непроизводительном труде (см. выше). Другими словами, в рамках названной доктрины Смит остается в плену физиократизма и «никак не может разделаться с вопросом о различии между производительными и непроизводительными работниками» [91] .

Влиянием физиократизма объясняется и другой известный дефект политической экономии Смита, а именно особая роль, приписываемая земледелию в вопросе создания общественного богатства. Смит ошибочно полагал, что в мануфактурном производстве все делает человек (как будто нет силы ветра, воды, пара и т. п.). Только в земледелии, по мнению физиократов и Смита, природа помогает человеку. Отсюда, по Смиту, и «разгадка» природы земельной ренты. Теория ренты является наиболее слабым звеном его доктрины. В ренте земли овеществляется «труд природы», который землевладельцу достается даром, но который имеет «ценность такую же, какую имел бы продукт самого дорогого рабочего» [92] .

91

Жид Ш., Рист Ш. Указ. соч. – С. 60.

92

Там же. – С. 61.

Вообще с темой земледелия связано много дискуссионных постулатов доктрины Смита. Так, он безосновательно считал, что для преумножения богатства предпочтительнее развитие сельского хозяйства, а не промышленности. Менее дискуссионным является его мнение о том, что с развитием народного хозяйства цены на промышленные товары имеют тенденцию снижаться, а на сельскохозяйственные продукты – расти. Далее, он утверждал, что «главной причиной быстрого развития богатства и роста наших американских колоний явилось то обстоятельство, что почти все их капиталы прилагались до сих пор к земледелию» [93] . Позднее тема земледелия в трудах Томаса Мальтуса и Давида Рикардо и вовсе приобрела характер особой интеллектуальной паранойи в виде теории земельной ренты (см. ниже).

93

Смит А. Указ. соч. – С. 388.

1.3. Теория располагаемого труда

С методологической точки зрения труд Смита интересен тем, что он представляет собой хронологию того, как методологический монист во многих принципиальных вопросах вынужден делать уступки дуализму. Так, интеллектуальная честность и твердое следование фактам заставили Смита в важнейшем вопросе о причинах общественного богатства встать на позиции дуализма. В самом деле, если мы внимательно проследим главную «трудовую» мысль Смита по всей книге, то мы придем к выводу, что сторонник монистического метода, желающий все многообразие экономических явлений свести к понятию «труд», само это понятие в конечном итоге раздваивает. На наш взгляд, этот парадокс связан не столько с непоследовательностью Смита, как, вероятно, думал Давид Рикардо (см. ниже), сколько с объективной необходимостью различать два аспекта труда.

С одной стороны, труд можно рассматривать как затратный масштаб, необходимый для создания определенной суммы жизненных благ. Тем самым затраченный труд обеспечивает выживание определенного человеческого коллектива. Лишь во вторую очередь он определяет возрастание общественного богатства. Рост производительности труда при этом не всегда является первоочередной задачей: затраты человеческого труда могут быть нацелены на производство определенной массы потребительных ценностей. Такова ситуация в нерыночной системе хозяйства (например, в т. н. административно-командной системе). Понятие «затраченного труда» само по себе не является рыночной категорией. Каким-то образом оно является рефлексивным по отношению к понятию «потребительная ценность». Другими словами, если потребительная ценность продукта очень высока, т. е. без него никак нельзя обойтись (например, питьевая вода), то затратным аспектом труда в какой-то степени можно пренебречь: такой продукт все равно будут производить.